Королева Бедлама

— Нам придется его оставить, — донеслись слова Уэйда. — Он точно мертв?

— Увы, да, пределы нашего мира он покинул.

— Так кто это? — не унимался Мэтью.

Его толкали и пихали со всех сторон: вокруг тела уже образовалась изрядная толпа. Если я хоть сколько-нибудь смыслю в повадках толпы, подумал Мэтью, еще чуть-чуть — и булочник подтащит сюда свою тележку, сбегутся торгаши-разносчики, уличные девки начнут обольщать клиентов, а карманники — обчищать зевак.

Преподобный Уэйд и врач встали. Тут Мэтью приметил под серым плащом доктора Вандерброкена краешек светло-голубой ночной сорочки.

— Вот. — Уэйд вернул Мэтью фонарь. — Посмотрите сами и скажите.

Священник отошел в сторонку. Мэтью сделал шаг вперед и поднес свет к лицу убитого.

То было даже не лицо, а красная, распухшая маска ужаса. Кровь обильно текла изо рта и ноздрей, но самая страшная рана зияла на горле, под отвисшим подбородком. Темная, поблескивающая на свету плоть и желтые жилы виднелись в этой дыре, похожей на странную и жуткую улыбку. Белый льняной галстух совершенно почернел от крови. Жирные зеленые мухи уже облепили рану и ползали по губам и ноздрям убитого, не обращая внимания на людские крики и волнения. Как ни взбудоражен был Мэтью представшим ему безобразным зрелищем, он сознавал, что от его внимания не уходят всевозможные мелкие подробности: окоченевшая правая рука покоилась на животе, пальцы растопырены в стороны — жест потрясения и даже в каком-то роде смирения; густые волосы стального цвета всклокочены; дорогие, ладно скроенные, в черную тонкую полоску сюртук и жилет; лакированные черные туфли с серебряными пряжками; черная треуголка валялась чуть поодаль — и по ней уже топтались, проталкиваясь вперед взволнованно, почти остервенело, зеваки.

Лицо жертвы действительно отекло до неузнаваемости и было искажено предсмертными судорогами, от которых нижняя челюсть будто сошла с места и выдвинулась вперед, обнажив поблескивающие в тусклом свете нижние зубы. Глаза казались тонкими щелками на плоти, испещренной темными пятнами. Мэтью подался вперед, насколько осмелился — слишком много вокруг было крови и мух, — и разглядел отчетливые порезы над бровями и под глазницами.

— Господи, какой ужас! — воскликнул Феликс Садбери, вставая рядом с Мэтью. — Вы его узнали? Кто это может быть? Вернее — мог?..

— Расступись! Дорогу констеблю! — раздался хриплый крик, прежде чем Мэтью успел ответить. Кто-то пытался пройти сквозь толпу, которая и не думала расступаться.

— Убили! Ох, боже мой, убили! — кричала женщина. — Моего мальчика, моего Дейви убили!

Не успел констебль продраться сквозь этот бедлам, как к убитому, расталкивая зевак точно кегли, подлетела грозная туша мамаши Мантанк весом в двести сорок фунтов. Сия матрона (жена морского капитана, державшая трактир «Синяя пчела» рядом с Ганновер-Сквер) являла собой грозное зрелище даже в добром расположении духа, а нынче вечером вид ее был так ужасен — лохматая грива седых волос, огромный нос, своими размерами и формой подобный тесаку мясника, и глаза черные, как лондонские тайны, — что даже пьяные братья Мантанк заблеяли по-овечьи.

— Ма-а! Ма-а! Дейви жив, ма-а! — крикнул Дарвин, но шум вокруг стоял такой, что пальни под ухом мамаши Мантанк пушка, она и то не услышала бы.

— Я жив, ма! — вопил Дейви, все еще стоя на коленях.

— Ах ты, поганец, да я с тебя шкуру спущу! — Грозная матрона наклонилась, схватила Дейви одной громадной, покрытой струпьями рукой и рывком поставила его на ноги. — Буду пороть, покудова ты у меня ртом не запердишь, а задом не запросишь пощады! — Она взяла его за волосы и под крики боли поволокла из огня да в полымя.

— Да пустите же констебля, черт подери!

Констебль наконец продрался сквозь толпу, и Мэтью узнал в нем невысокого коренастого грубияна — Диппена Нэка. Он держал перед собой фонарь и помахивал черной дубинкой. Бросив один-единственный взгляд на труп, он выпятил грудь-бочку, вытаращил свиные глазки, побагровел испитой рожей и зайцем припустил прочь.

Мэтью понял: если сейчас же не найти управу на толпу, она сровняет место преступления с землей. Одни зеваки — как видно, те, кого оторвали от последней кружки эля в трактире, — набравшись храбрости, подходили поближе и ненароком наступали прямо на тело, когда их толкали напирающие сзади любопытные. Откуда ни возьмись за спиной Мэтью возник Ефрем Аулз в длинной белой ночной сорочке, с огромными выпученными глазами за стеклами очков.

— Все прочь! — предостерег он толпу. — Живо, все назад!

Уже собираясь отойти вместе с остальными, Мэтью увидел, как от толпы отделилась нога какого-то шатающегося гуляки и наступила прямо на голову убитого, а следом и сам гуляка рухнул прямо на труп.

— А ну прочь! — заорал Мэтью. Щеки его горели от ярости. — Все назад! Быстро! Цирк тут устроили!