Королева Бедлама

— Погодите, погодите! — едва ли не проорал Лиллехорн. — Констеблей набирают из простого народа! О каком обучении вы толкуете?..

— Они должны уметь читать и писать, — ответил Мэтью. — И хорошо бы проверять им зрение.

— Вы только послушайте! — Главный констебль взошел на сцену и принялся играть на публику. — Секретаришка держит всех нас за неразумных болванов!

— Довольно и одного неразумного болвана, чтобы случилась беда, — ответил Мэтью. Только эти слова слетели с его губ, как он понял, что отныне его жизнь превратится в поле боя; Лиллехорн хранил зловещее молчание. — Хочу также предложить, лорд Корнбери, чтобы констеблям выплачивалось жалованье из общих средств. Тогда в их ряды будут стремиться и достойные люди.

— Жалованье? — Корнбери умудрился сделать озадаченное и при этом потрясенное лицо. — То есть вы хотите… платить им деньги?!

— Как за любой труд. Для управы следует выделить приличное здание, а не какой-нибудь случайный хлев или склад. Полагаю, здесь многое еще нужно продумать. Скажем, свечи должны быть толще, длиннее и гореть дольше. Их следует выдавать констеблям перед началом смены, а также размещать в фонарях на каждом углу. Полагаю, мистер Деверик нам с этим поможет.

— Да-да, конечно! — живо откликнулся маклер, и все, включая Мэтью, поняли, что он уже считает барыши. — Зеленые фонари я устрою! Нам их сделают по особому заказу…

— Постойте-ка, я еще ничего не утвердил, сэр! — воскликнул Корнбери. Деверик явно был ему не по душе, да и упускать собственную выгоду он не намеревался. — Обуздайте как-нибудь свое нетерпение! — Тут он обратил пронзительный взор на Мэтью, и тот явственно ощутил на себе силу августейшего авторитета: казалось, вот-вот на него обрушится тяжелый кулак. — Как же вышло, что о ваших предложениях ничего не известно главному констеблю?

Мэтью обдумал его вопрос. Все терпеливо ждали.

— Главный констебль — человек занятой, сэр, — наконец последовал ответ. — Полагаю, рано или поздно он меня выслушал бы.

— А может, и нет. — Корнбери нахмурился. — Боже, какой вызов вы бросили его профессиональной чести! Люди стреляются на дуэлях и по куда менее весомым поводам! Мистер Лиллехорн, я полагаю, интересы города для вас превыше всего, а значит, вы не почтете браваду этого юноши за личное оскорбление?

— Милорд, я лишь с-служу с-своему народу, — с едва заметным шипением ответил Гарднер Лиллехорн.

— Вот и славно. Тогда позже я еще ознакомлюсь с выдержками из протокола, и мы как-нибудь встретимся с вами и, разумеется, олдерменами для дальнейшего обсуждения сего дела. До тех пор, мистер Деверик, чтобы никаких зеленых фонарей в ночи, слышите? Садитесь, мистер Корбетт, и спасибо за ваши вдумчивые предложения. Есть еще желающие выступить?

— Сэр… Позвольте один вопрос!..

Голос был знакомый. Мэтью обернулся и увидел своего приятеля и партнера по шахматам Ефрема Аулза — двадцати лет от роду, но уже с проседью в растрепанной шевелюре, похожей на птичье гнездо. Ранняя седина была у них в роду: его отец, портной, в тридцать пять уже был бел как лунь. На носу высокого и худощавого Ефрема сидели круглые очки, отчего его умные карие глаза словно бы парили отдельно от лица.

— Меня зовут Ефрем Аулз, сэр. Есть у меня один вопрос… только не знаю, насколько уместный.

— Судить о его уместности или неуместности позвольте мне. Спрашивайте.

— Конечно, сэр, спасибо! Э-э… Скажите, пожалуйста, почему на вас женское платье?

Собравшиеся дружно охнули, — пожалуй, и на другом конце света слышен был этот звук. Мэтью понимал, что заданный Ефремом вопрос шел от чистого сердца и ни малейшего злого умысла или жестокости не было в его душе. Впрочем, один грешок (если можно это так назвать) все же за ним водился: чересчур непосредственное любопытство. Тут с ним не смел тягаться даже Мэтью.

— А!.. — Лорд Корнбери воздел унизанный кольцами перст. — Ах вот что! Спасибо за вопрос, мистер Аулз. Понимаю, что кому-то из собравшихся — даже, полагаю, многим — мог прийтись не по вкусу мой наряд. Я не всегда так одеваюсь, однако сегодня, в день первой встречи с жителями Нью-Йорка, мне захотелось выразить уважение и солидарность своей августейшей родственнице, подарившей мне поистине удивительную возможность — представлять интересы Империи вдали от родных берегов.

— Вы про… — начал было Ефрем.

— Да. Я про свою двоюродную сестру…

— …Королеву! — закончил за него громкоголосый наглец из толпы.

— Совершенно верно. — Губернатор лучезарно улыбнулся горожанам, возомнив себя, видно, солнцем в небе. — Что ж, нам пора прощаться, а мне пора возвращаться к своим делам. То есть — к вашим делам, разумеется. Обещаю служить вашим нуждам и интересам, насколько это в моих силах. Не верьте, если кто вам скажет, будто Эдвард Хайд глух к чаяньям своего народа. Хорошего вам дня, многоуважаемые, и надеюсь, что на следующем собрании мы уже сможем рассказать друг другу о своих достижениях. Всего доброго, джентльмены! — сказал он олдерменам, резко развернулся на каблуках, прошествовал к выходу и скрылся за дверью.