- Эдвард, по крайней мере, вопрос решен. Король простил тебя, и я знаю, что ты не был ему неверен. Это самое главное.
Он пристально и серьезно смотрит мне в глаза.
- Ты же знаешь, что я никогда, никогда не смогу сбиться с пути истинного. Ни одна женщина в Ателии не похожа на тебя.
- Было время, когда я немного ревновала, - признаюсь я. - Когда леди Гвендолин получила эту должность секретаря и часто приходила во дворец повидаться с тобой, я чувствовала себя подавленной. У нее есть красота, мозги…
Эдвард прижимает палец к моим губам.
- Я буду честен. До того, как ты появилась, было время, когда я думал, что она может быть рядом. Она умна, но ей не хватает твоего сострадания, твоей изворотливости, твоей честности… что ж, я гораздо счастливее быть с тобой. Ты самый восхитительный компаньон, который у меня когда-либо был. Меня беспокоит только то, что ты можешь разочароваться в Ателии после того, как выросла в другом мире.
Я прижимаюсь лбом к его лбу.
- Перестань волноваться, Эдвард. Пока нахожусь в Ателии, я никогда не покину тебя.
Он делает глубокий вдох, а потом целует меня. С готовностью я откликаюсь, обвивая руками его шею и прижимаясь к нему всем телом. Не прерывая поцелуя, Эдвард медленно опускает меня на подоконник, и…
Стук в дверь заставляет нас замереть. Я слышу, как Эдвард бормочет себе под нос проклятия, а потом встает. Я приглаживаю волосы и юбки, стараясь выглядеть так, будто мы просто сидим и болтаем.
- Ваше высочество, - Мейбл выглядит испуганной. Эдвард всегда выглядит вдвойне раздраженным, когда нас прерывают. - Мне очень жаль, но для вас письмо. Посыльный сказал, что это срочно.
Раздражение Эдварда быстро исчезает, когда он читает текст на конверте. На самом деле, когда он ловко разрезает конверт ножом с золотой ручкой, в его глазах появляется искорка.
- Что там? - с любопытством спрашиваю я.
- Завтра вечером Генри собирается читать лекцию в университете, - Эдвард показывает мне приглашение. - Кэт, ты тоже приглашена. Пожалуйста, сходи со мной. Я уверен, что ты не захочешь пропустить его.
Честно говоря, я не в восторге от лекций Генри, возможно, по какой-то медицинской теории, но у меня перехватывает дыхание, когда я читаю название его речи: «Астон: город с самой короткой продолжительностью жизни».
Глава 20
Лекционный зал в университете на удивление переполнен. Когда билетеры показывают нам наши места, я замечаю, что не только скамейки заполнены, но и некоторые люди принесли табуреты. Остальные стоят по углам и у стен. Когда мы идем по центральному проходу, в толпе воцаряется тишина, но вскоре шум и болтовня возобновляются.
Я узнаю несколько знакомых лиц — мисс Кавендиш, лорда Эшфорда, нескольких правительственных чиновников. Даже лорд Сесил сидит там, в третьем ряду. Он одаривает нас добродушной улыбкой, когда мы проходим мимо. Я отвечаю ему улыбкой и кивком, но, увидев, как грязен и опасен Астон, понимаю, что моя улыбка такая же поверхностная, как и его.
Билетеры ведут нас в самый первый ряд, где уже сидит Элли, чопорно сложив руки на коленях. Она сияет, когда я сажусь рядом с ней, а Эдвард с другой стороны рядом со мной.
- Ваше высочество, Кэт, - она быстро переводит взгляд на Эдварда, словно желая убедиться, что между нами все в порядке. - Генри будет так рад, что вы приехали.
- Он что, в первый раз выступает с речью? - спрашиваю я.
- Нет, но его высочество впервые одобрил это предложение. Возможно, именно поэтому сюда пришло так много людей.
Ошеломленная, я протягиваю ему приглашение.
Я смотрю на Эдварда, который для публики надел на лицо бесстрастную маску.
- А почему ты включил свое имя в приглашение?
Он просто похлопывает меня по руке.
- Увидишь.
Появляется седовласый профессор и направляется к трибуне. За ним следует высокий молодой человек. Я дважды моргаю — это Генри.
Генри выглядит иначе. Он выглядит похудевшим, форма его подбородка стала скорее угловатая, чем круглая, и он постригся. Глядя на него в простом респектабельном костюме, я почему-то понимаю, почему жители Сомерсета не проголосовали за то, чтобы он сохранил свое место в парламенте. Генри — хороший парень, но ему не хватает той харизмы, которая заставляет людей его замечать.
После того, как профессор представляет оратора (не то чтобы он нуждался в представлении), Генри выходит на трибуну с бумагой в руке.