– Нет, это ты послушай. Все остальное я знаю наперед. Можно, я задам тебе один вопрос: «Ты думаешь, Рюбарре – честная девушка?»
– Да, – ответил Клиффорд, краснея.
– То есть ты любишь ее, а не волочишься за очередной юбкой, как всегда. Ты действительно любишь ее?
– Да, – уверенно ответил тот. – Я бы…
– Ты бы женился на ней, да?
Клиффорд побагровел.
– Да, – пробормотал он.
– Чудная новость для твоей семьи, – фыркнул Эллиот с заметным раздражением. – «Дорогой папуля, я только что женился на очаровательной гризетке, которую, я уверен, ты встретишь с распростертыми объятьями. Она приедет к нам со своей мамашкой из рода достопочтенных парижских прачек». – Боже! Это, кажется, зашло слишком далеко. Скажи спасибо, что у меня хватает здравого смысла на нас обоих. Хотя в данном случае мне беспокоиться не о чем. Рюбарре отказалась отвечать на твои ухаживания и давала это тебе понять много раз.
– Рюбарре, – начал было Клиффорд, выпрямляясь, и замолчал, потому что там, где солнечные блики золотыми пятнами сверкали на дорожках, показалась Рюбарре. Ее бедное платье было безупречно чистым, а большая соломенная шляпка, слегка сдвинутая на бок, отбрасывала тень на глаза.
Эллиот встал и поклонился. Клиффорд снял свою шляпу с таким жалобным, таким умоляющим, таким смиренным видом, что Рюбарре улыбнулась.
Ее улыбка была восхитительна, а когда Клиффорд, не в силах удержаться на ногах, слегка покачнулся, она снова невольно улыбнулась. Через несколько минут она поднялась на террасу, уселась на скамейку, вытащила нотную тетрадь из тубуса, нашла нужное место и раскрыла ее у себя на коленях. Легко вздохнула, снова улыбнулась и посмотрела вокруг. Она уже позабыла о Фоксхолле Клиффорде.
Через некоторое время она попыталась углубиться в чтение, но вместо этого принялась поправлять розу на корсаже. Роза была большая, алая. Она пылала огнем прямо у ее сердца и, как огонь, согревала ей душу, трепещущую под прохладными свежими лепестками. Рюбарре снова вздохнула. Она была очень счастлива. Небо было таким голубым, воздух мягким и душистым, солнечный свет таким ласковым, что сердце девушки пело, пело для розы, прикрепленной на груди. Вот, что оно пело: «Из тысяч незнакомых один пришел ко мне». Так пело ее сердце под розой на груди. Два сизых голубя с шелестом пронеслись мимо и опустились на террасу. Там они принялись раскланиваться, расхаживать друг за другом, подпрыгивать и кружиться на месте. Рюбарре засмеялась, глядя на них, и вдруг увидела перед собой Клиффорда. Он держал шляпу в руке, а лицо его расплылось в такой умоляющей улыбке, которая растопила бы сердце бенгальского тигра.
Рюбарре перестала улыбаться, нахмурилась и с любопытством посмотрела на молодого человека. В эту минуту он вдруг напомнил ей подпрыгивающих голубей, и девушка прыснула от смеха. Неужели это Рюбарре? Как она переменилась, как переменилась! Это песня в ее сердце заглушила все остальное, песня дрожала на губах и проливалась смехом. Все равно над чем – над голубями или мистером Клиффордом.
– Вы думаете, раз я отвечаю на приветствия студентов в Квартале, вы можете обойтись со мной без церемоний? Я вас не знаю, сударь, но тщеславие – это второе имя любого мужчины. Так вот, будьте сдержаны, мсье Тщеславие, иначе я перестану отвечать на ваши поклоны.
– Но я прошу, я умоляю вас позволить мне выразить вам свое почтение, которое так долго…
– О боже, мне не нравится, когда выражают почтение.
– Позвольте мне говорить с вами, хотя бы время от времени, хотя бы изредка.
– Если я позволю вам, значит, придется позволить всем остальным.
– О нет, я буду вести себя очень осмотрительно…
– Осмотрительно? Почему?
Ее глаза были очень ясными, и Клиффорд на мгновение вздрогнул, но только на мгновение. Дьявол безрассудства овладел им. Он встал на колени и предложил ей всего себя – душу и тело, руку и сердце, и все движимое и недвижимое имущество. И пока произносил слова, знал, что он дурак, что влюбленность – это не любовь и что каждое слово связывает его честью, от которой нет спасения. И все это время Эллиот хмуро рассматривал площадь с фонтанами и удерживал бульдогов, которые отчаянно рвались с поводка на помощь Клиффорду. Даже они чувствовали: что-то не так. Внешне невозмутимый Эллиот бормотал про себя проклятия.
Когда Клиффорд замолчал, его охватило судорожное волнение, онначал возвращаться к реальности. Он уже пожалел о своих словах, но отбросил в сторону малодушие и хотел было уверить ее в своих чувствах. Как только он открыл рот, Рюбарре остановила его:
– Благодарю вас, – сказала она очень серьезно. – Еще ни один мужчина не предлагал мне выйти за него замуж. – Она помолчала минуту, разглядывая площадь, а потом снова заговорила: – Это великодушное предложение. Но яодинока, и у меня ничего нет. Я ничто.
Она снова повернулась и оглядела Париж, сияющий, прекрасный, залитый солнечным светом чудесного дня. Он проследил за ее взглядом.