– Если это честный вор, – сказала она, – то Пьеро отыщет его с помощью зеркала.
Пьеро хохотал, отряхивая мел с моего плаща.
– Видишь, – сказал он. – Истина – честная воровка, она возвращает тебе зеркало.
Все взгляды были устремлены на меня.
– Хватайте Истину! – воскликнул я, позабыв, что потерял вовсе не зеркало, а кошелек, стоя рядом с Пьеро в тесной толпе.
Клоун[36]
– Она была невинна? – спросил я, но он лишь усмехнулся, покачивая бубенцами на колпаке.
– Заколот, – хихикал он. – Вспомни о долгом путешествии, о тревожных днях и ужасе ночей. Вспомни, как скитался ради нее, год за годом по чужой земле, тоскуя по родным и близким, тоскуя по ней! Заколот, – хихикал он, прислушиваясь к звону бубенцов на колпаке.
– Она встретила его у ворот, – хихикал он. – Но в ее дружеском приветствии слышались недомолвки.
– Она была невинна? – спросил я.
– Заколот, – хихикал он. – Вспомни о долгом путешествии, о тревожных днях и ужасе ночей. Вспомни, как скитался ради нее, год за годом по чужой земле, тоскуя по родным и близким, тоскуя по ней! Заколот, – хихикал он, прислушиваясь к звону бубенцов на колпаке.
– Она была невинна? – спросил я.
Но он в ответ лишь огрызнулся, прислушиваясь к звону бубенцов на колпаке.
Зеленая комната[37]
Клоун повернул к зеркалу напудренное лицо.
– Быть честным – значит быть красивым, – сказал он. – Но кто может сравниться с моей Белой Маской?
– Кто может сравниться с его Белой Маской? – спросил я у Смерти.
– Кто может сравниться со мной? – ответила Смерть. – Кто бледнее меня?
– Ты очень красива, – вздохнул клоун, отворачивая от зеркала напудренное лицо.
Испытание любви[38]
– Если правда, что ты любишь, – сказала Любовь, – тогда чего же ты ждешь? Отдай ей эти бриллианты, которые обесчестят ее и тебя, за то, что ты любишь опозоренную. Если правда, что ты любишь, – сказала Любовь, – тогда чего же ты ждешь?
Я отнес ей бриллианты, но она растоптала их.
– Научи меня ждать! Я люблю тебя!
– Тогда подожди, если это правда, – сказала Любовь.
Улица четырех ветров
Закрой глаза, спокойно
Руки на груди сложи.
И страсти навсегда
Покинут дремлющее сердце.
Воспой вечернюю зарю и звезды,
Закат на дальнем берегу.
Пусть небо лжет тебе
О жизни будущей.
Зверек остановился на пороге, настороженный, готовый бежать в любую секунду. Северн[39] отложил палитру и протянул руку. Кошка стояла неподвижно, не отводя от него желтых глаз.
– Кошка, – мягко сказал он, – иди сюда.
Кончик длинного хвоста неуверенно дернулся.
– Иди сюда, – повторил он.
Очевидно, его голос успокоил ее, потому что она медленно согнула лапы и опустилась на пол, опоясав себя хвостом и не сводя с человека глаз.
Он с улыбкой поднялся из-за мольберта. Кошка спокойно смотрела, как он подходит и склоняется над ней. Не сморгнув, следила она за его рукой, пока та не коснулась ее головы. Затем хрипло мяукнула.
Северн уже давно привык говорить с животными, потому что жил в одиночестве, и теперь спросил:
– Ну, что такое, киска?
Ее робкие глаза искали его взгляд.
– Понятно, сейчас дам.
Бесшумно двигаясь, он захлопотал, сполоснул блюдце, наполнил его остатками молока из бутыли на подоконнике и, опустившись на колени, раскрошил булочку в ладонях.
Существо осторожно прокралось к блюдцу.
Рукояткой перочинного ножа он перемешал крошки с молоком и отступил назад, когда она уткнулась мордочкой в эту смесь. Он молча наблюдал. Время от времени блюдце звякало о плитку пола, когда она толкала его мордой. Наконец она съела весь хлеб и начисто вылизала молоко пурпурным языком, и блюдце засияло, как полированный мрамор. Затем она равнодушно повернулась к человеку спиной и принялась умываться.
– Ну вот и молодец, – сказал Северн.
Она дернула ухом, но не повернулась и не прервала своего занятия. По мере того как счищалась грязь, Сиверн видел, что природа создала эту кошку белой. Правда, местами шерсть у нее сошла, то ли после болезни, то ли после уличных драк. У нее был тонкий облезлый хвост и торчали острые позвонки. Но чем дальше она вылизывалась, тем очевиднее становилась ее прелесть. Он подождал, когда она закончит, прежде чем возобновить разговор. Когда она, наконец, открыла глаза и легла с уютно поджатыми под себя передними лапами, он снова произнес очень мягко:
– Киска, ну-ка расскажи, что тебя тревожит?
При звуке его голоса кошка утробно зарычала, и он понял, что так она пытается мурлыкать. Он наклонился, чтобы почесать ее за ушком, и она вновь мяукнула, дружелюбно и вопросительно. На это он ответил:
– Конечно, теперь тебе намного лучше. А когда отрастет твоя шерстка, будешь красавицей.
Польщенная, она встала и принялась тереться о его ноги, выказывая приязнь, на что он отвечал с серьезной вежливостью: