– У тебя все пошло наперекосяк, когда ты вернулся от окна и заговорил о том ужасном человеке, который стоял у храма, – объявила она.
– Да, он, наверное, проклял картину, – зевнул я и посмотрел на часы.
– Шестой час, я знаю, – сказала Тесси, поправляя шляпку перед зеркалом.
– Не хотел тебя так долго задерживать, – извинился я.
Высунувшись из окна, я с отвращением отшатнулся, потому что тот бледный человек по-прежнему стоял на церковном дворе.
Тесси заметила мое движение и тоже выглянула из окна.
– Это тот человек, который тебя расстроил? – прошептала она.
Я кивнул.
– Лица не видно, но он и вправду кажется каким-то толстым и мягким. Ты знаешь, – продолжала она, поворачиваясь ко мне, – он напомнил мне один кошмарный сон. А может быть, это был и не сон вовсе? – задумчиво спросила она, рассматривая свои изящные туфли.
– Откуда мне знать, сон или не сон? – улыбнулся я.
Она улыбнулась в ответ.
– Ты там тоже был, – сказала она, – я подумала, вдруг помнишь об этом?
– Тесси, Тесси! Зачем ты тешишь мое самолюбие рассказами о том, что я тебе снился?
– Но это правда, хочешь расскажу?
– Давай, – я закурил.
Тесси облокотилась о подоконник и заговорила, очень серьезно:
– Это было прошлой зимой. Я лежала в постели и ни о чем таком особенном не думала. В тот день я позировала тебе, устала и никак не могла уснуть. Часы пробили десять, потом одиннадцать, потом полночь. Наверное, я все-таки уснула, потому что не помню больше боя часов. Едва я сомкнула глаза, как будто кто-то заставил меня подойти к окну. Я встала, открыла створку. И мне стало очень страшно. Снаружи все изменилось, почернело и стало неуютным. Потом до моих ушей донесся шум колес, и мне показалось, что я именно этого ждала. Очень медленно по улице двигался экипаж. Когда он проехал под окном, я поняла, что это катафалк. И вот когда я затряслась от страха, конюх поднял лицо и взглянул прямо на меня. Очнувшись, я обнаружила, что стою у окна, дрожа от холода, а катафалк исчез. Этот сон повторился еще два раза в марте, и когда я проснулась, то снова оказалась стоящей у открытого окна, причем в мокром платье.
– И где же я был в твоем сне? – спросил я.
– Ты лежал в гробу, но ты был не мертвый.
– В гробу?
– Да.
– Откуда ты знаешь? Ты же не могла меня увидеть в катафалке?
– Нет. Но я знала, что ты там.
– А перед этим ты случайно грибов не ела? – засмеялся я, но девушка прервала меня испуганным вскриком и отпрянула от окна.
– Эй, да что с тобой?
– Тот человек внизу, на церковном дворе… Он и вел катафалк.
– Чепуха какая-то, – сказал я, но глаза Тесси были наполнены ужасом.
Я выглянул в окно. Человека там не было.
– Ну ладно, Тесси, не будь глупышкой. Ты сегодня слишком долго позировала, вот и разнервничалась.
– Думаешь, такое лицо можно забыть? – пробормотала она. – Я трижды видела, как под моим окном проезжает катафалк, и каждый раз конюх поворачивался и смотрел на меня. У него было такое белое лицо… и рыхлое. Он выглядел мертвым. Как будто умер уже давно.
Я усадил девушку и налил ей бокал Марсалы, уселся рядом с ней и попытался ее успокоить.
– Послушай, Тесси, – сказал я, – а поезжай-ка ты в деревню недели на две, вот тебе и перестанут сниться катафалки. Ты целыми днями позируешь, а ночью, конечно, нервы у тебя на пределе. Так дальше нельзя. Тем более что, окончив работать, ты отправляешься куда-нибудь на пикник, в Эльдорадо или на Кони-Айленд, а потом утром невыспавшаяся снова едешь сюда. Не было никакого катафалка. Маленьким девочкам снятся глупости.
Она слабо улыбнулась.
– А как же этот человек на церковном дворе?
– Может, он болен чам-то, обыкновенный человек, ничего особенного.
– Клянусь тебе, мистер Скотт[21], этот человек внизу и тот, что ехал в катафалке – одно и то же лицо!
– Ну и что с того?
– Значит, ты думаешь, я видела катафалк на самом деле?
– Ну, – уклончиво сказал я, – не исключено. В этом нет ничего такого.
Тесси поднялась, вытащила кусочек жвачки из надушенного платочка и забросила ее в рот. Затем натянула перчатки и непринужденно попрощалась со мной:
– Спокойной ночи, мистер Скотт.
На следующее утро посыльный Томас принес мне «Геральд» и кое-какие новости. Здание церкви по соседству продали. Я возблагодарил за это небеса. Я сам католик и всегда доброжелательно относился к прихожанам местной церкви, но с трудом переносил проповеди пастора, каждое слово которого эхом разносилось под сводами храма, как будто прямо в моей студии, кроме того, он вещал таким гнусавым голосом, что это оскорбляло мои эстетические чувства. Ко всему прочему, меня раздражал органист, этот демон в человеческом обличье[22], который играл древние гимны с неуклюжестью первокурсника из консерватории. Возможно, священник был хорошим человеком, но когда он выкрикивал: «И с-с-казал Бог Моисею: Я ес-с-смь Сущий. Вос-с-спламенится гнев мой и я и убью вас мечо-о-ом», – я размышлял, сколько веков ему придется провести в чистилище, искупляя этот грех.
– И кто купил здание? – спросил я Томаса.
– Не знаю, сэр. Говорят, хозяин дома Гамильтона[23]. Может, и здесь выстроит доходный дом и будет сдавать квартиры, сэр.