Король в жёлтом

Я тоже так считал и принялся обедать с хорошим чувством, что все идет как следует. Тесси уселась за стол напротив меня, мы выпили по бокалу Кларета из одной бутылки и зажгли сигареты от одной спички. Я был очень привязан к Тэсси. На моих глазах она превратилась из хрупкого неуклюжего ребенка в изящно сложенную женщину. В течение последних трех лет она позировала мне, и я любил ее больше всех моделей. Мне не хотелось, чтобы она превратилась в пустую кокотку, но я не замечал, чтобы манеры ее ухудшились, и в глубине души знал, что с ней все в порядке. Мы с ней никогда не говорили о чистоте нравственности, и я не собирался этого делать, во-первых потому, что сам был небезупречен, а во-вторых, потому что не сомневался: она будет вести себя как ей заблагорассудится, не оглядываясь на меня. Все же я надеялся, что она сумеет избежать неприятностей, потому что желал ей добра, возможно, из эгоистического желания сохранить за собой одну из лучших своих моделей. Я знал, что значит «резвиться» для таких девушек, как Тэсси, но знал и то, что в Америке это означает совсем не то, что в Париже. Я нисколько не обольщался, что рано или поздно кто-нибудь приглянется Тесси, и хотя в моем представлении брак – это чушь, все же надеялся, что в конце ее приключений священник прочтет над ней брачные обеты.

Я вырос в католической семье. Во время мессы осеняя себя крестным знаменем, я чувствую, что все вокруг, включая меня, освящается, а исповедь всегда идет мне на пользу. Человек, который живет так одиноко, как я, должен открывать кому-то свою душу. Сильвия была католичкой, и это было немаловажно. Но что касается Тэсси, с ней все иначе. Тэсси была глубоко религиозна, так что, принимая это во внимание, я не беспокоился о моей хорошенькой модели, пока она не влюбилась в кого-нибудь. А когда это произойдет, ее будущее будет в руках судьбы, и я мысленно помолился, чтобы фортуна держала эту девушку подальше от таких людей, как я, и подбрасывала ей лишь таких, как Эд Беркс и Джимми Маккормикс.

Тэсси выдувала колечки дыма до самого потолка и позванивала льдом в бокале.

– Ты знаешь, вчера ночью мне тоже приснился сон, – заметил я.

– Надеюсь, не о том человеке! – улыбнулась она.

– В том-то и дело, что о нем. Сон был очень похож на твой, только еще хуже.

С моей стороны было глупо и необдуманно сказать ей об этом, но, как известно, художники не отличаются большим тактом.

– Я, должно быть, заснул около десяти часов, и мне приснилось, что я проснулся. Я так ясно слышал звон полуночного колокола, ветер в деревьях, гудки пароходов в бухте – и сейчас не могу поверить, что все это не происходило на самом деле. Мне приснилось, что я лежу в каком-то коробе со стеклянной крышкой. Смутно видел проплывающие мимо уличные фонари, потому что, видишь ли, Тесси, в коробке было мягко, я ехал в тряском фургоне по булыжной мостовой. Скоро мне захотелось пошевелиться, но короб был слишком узким. Руки у меня были скрещены на груди, и не было никакой возможности повернуться. Я попытался позвать на помощь, но голос у меня пропал. Ясно слышался топот лошадей, влекущих повозку, и даже дыхание возницы. Я видел дома, пустынные и тихие, везде были погашены огни и не видно ни души. Только в одном доме на первом этаже было открыто окно и стояла фигура, вся в белом. Это была ты.

Тесси отвернулась от меня и уперлась локтем о стол.

– Я видел твое лицо, – продолжал я, – оно было очень печальным. Потом мы проехали дальше и свернули в темный узкий переулок. Вскоре лошади остановились. Я все ждал, закрыв глаза от страха и нетерпения, но вокруг было тихо, как в могиле. Казалось, прошли часы, я чувствовал себя уязвимым. Ощущение, что кто-то стоит рядом, заставило меня открыть глаза. Я увидел белое лицо возницы катафалка, он смотрел на меня сквозь крышку гроба…

Рыдания Тесси прервали мой рассказ. Она дрожала как лист. Я понял, что повел себя как осел, и попытался все исправить.

– Тесс, я рассказал тебе об этом только чтобы показать, как впечатлила меня история о твоем сне. Не думаешь же ты, что я действительно лежу в гробу? Ну чего ты дрожишь? Твой сон и моя необъяснимая неприязнь к этому безобидному церковному сторожу подтолкнули воображение, вот мне и приснилось такое.

Она положила голову на руки и зарыдала так отчаянно, как будто у нее разорвалось сердце. Какой же я глупец! Но причиненного ей вреда мне показалось мало. Я подошел и обнял ее.

– Тесси, дорогая, прости меня! Мне не следовало пугать тебя такой чепухой. Но ты же разумная девушка, истинная католичка, ты ведь не веришь в сны?

Она сжала мою руку и положила голову на плечо с нервной дрожью, я гладил и утешал ее.

– Ну же, Тесс, открой глаза и улыбнись.

Ее глаза медленно открылись и встретились с моими, но их выражение было настолько странным, что я вновь принялся ее успокаивать.

– Тесси, все это вздор, ведь ты не боишься, что из-за этого тебе причинят вред.

– Нет, – ответила она, но алые губы ее дрожали.

– Тогда в чем дело? Ты напугана?

– Да, но не за себя.

– Значит, за меня? – весело спросил я.