Король в Несвиже

В земной любви ангел почувствовал как бы отзвук и воспоминание небесной и своего первородного бытия, а слёзы матери по-прежнему текли, текли, пока широкой, как море, рекой не разделили двух влюблённых, руки которых напрасно вытягивались ещё друг к другу.

Посмотрел ангел на реку слёз и бросился в неё, проплыл её, страстный!

А когда уснул и проснулся в небе, духи его спросили, поглядывая на почерневшие от слёз крылья:

– Что случилось?

Он молчал, а голос сверху произнёс:

– Он первый раз упал в грехе, не осуждайте его, однако, не возмущайтесь, милости, сожаления для него!

Дух-изгнанник очутился снова на земле. Высохла широкая река слёз и зазеленела могила: матери не было в живых. Их двое осталось с рукой в руке, сами с собой, как хотели. Почему же им так себя мало, так много ещё не хватает? Почему почувствовал ангел, что ему не доставало полного счастья, о котором мечтал, на которое рассчитывал? Упал, и упал напрасно. Взгляд его подруги бегал по земле, когда его зрачки шли к небесам. Они не понимали друг друга и не были одним, как хотели. Два сердца бились в двух грудях, не одно. Он поднимал двойную тяжесть: своего запятнанного тела и своей подруги, которую только жалел.

Но жалость не спасает.

– Расстанемся!

Расстались, посмотрели, заплакали, ушли.

Ангел посмотрел на широкий мир, на людей и на их спутниц, его сердце начинало биться не раз, но глаза уже лучше видели будущее, не мечтал о любви и единении для счастья, потому что ни во что на земле не верил.

– Тут нет двух сердец, как одно! – воскликнул он с болью. – Соединимся не с одним ограниченным существом, но с душой святой.

И ладонью, обогретой ещё рукой женщины, взял в руки книгу.

Книги не научили его ничему, кроме того, что предчувствовал, и убили в нём врождённые знания и веру. Разум поднимал его к божеству, но вместе делал более заблуждающимся, чем животные. И засомневался, забывая своё прошлое, говоря в себе: «Я существо, посланец небес? Я дух? Не тело ли это думает и живёт во мне только одно? Не умру ли я с телом?»

Чем дальше он шёл в науке, тем ему становилось темней и непроходимей. Мгновениями, как огромной молнией, прояснялся мир, что угасал снова в сумерках.

Когда во сне залетел на небо, не узнал себя в нём, сомневался, было ли прошлое настоящим прошлым, не обманчивым сном только, не грезил ли, что был ангелом!

А братья духи спрашивали его напрасно, потому что им отвечал только стоном либо болезненным смехом сомнения и отчаяния.

Великим и безбрежным есть море науки и проплыть его безопасно только тот может, кто пустится в него со светом, что принёс с неба; те, что в себе его погасили, плывут, борясь с волнами, и никогда не увидят берега, пожалуй, их ветры на него выбросят. На сухом, каменистом песке долго лежал он, потерпевший кораблекрушение, прежде чем пришёл в себя и открыл глаза. Зелёные воды, бездонный океан обмывали ему ещё стопы: он бросил на них тоскливый взор и встал, ослабевший.

А в небесах голос изрёк:

– Упал в грехе второй раз! Не осуждайте падения.

Почему же сердце ангелов и сердце людское так всегда, так постоянно желает любви и слияния? Потому что это чувство говорит ему о небесной родине, оно выражает бессмертие, единение всего, слияние в целое. Она есть божественной в нас искоркой, по образу Отца созданной. Бой происходит из тела, любовь – из духа.

Раненый и разбитый ангел положил руку на сердце, поднял глаза в небо и спросил себя:

– Куда вернусь? Куда пойду?

Страж с неба, ему данный, вытянул пальцы и указал на толпу людей, к ним его возвращая.

– Да, пойду к ним, – воскликнул ангел, – и объединюсь с ними, полюблю их всех сердцем, страдающим прибавлю отваги, в слабых волью силу, упавших возьму на крылья и унесу наверх.

Итак, он пошёл.

Перед ним стояла тёмная толпа, воющая тысячами голосов и жалобами, стоном, отчаянием и насмешкой, аж сердце кровоточило.

– Поведайте мне вашу боль, исповедуйте ваши болезни, я вас вылечу.

Все бедные бросились к нему и начали кричать, каждый свою указывая рану, а он советовал, утешал, примирял, даже до пожертвования им жизни.

Затем начали его спрашивать одни:

– Почему нас не лечишь?

Другие спрашивали:

– Кто ты, чтобы неизлечимые и тысячи лет кровоточащие раны мог исцелять?

Иные бормотали:

– Это предатель, который нас соблазняет!

Остальные кричали:

– Убъём его, чтобы не смел глумиться над нами, продавать нас за ветку плюща. Разве это не насмешка – сметь обещать нам счастье?

А напротив шептали:

– Смотрите, разве это не дух темноты, не посланец ада? Закидаем его камнями! Закидаем!

Поднялся страшный ропот и шум; поднялись руки, камни, и пали на грудь ангела. Он хотел звать о помощи с небес, о разговоре с людьми, но не мог настолько повысить голос, чтобы его услышала страстная толпа.

У него потемнело в глазах, мокрых от слёз; из них брызнула кровь, гнев вырвался из груди и проклятие боли вырвалось из синих уст.

Проклятие! Проклятие! Самое страшное из человеческих падений, самое презренное из слов, самое большое из преступлений. Потому что не касается только дня сегодняшнего, но завтрашнего и всего будущего невидимым образом.