Король-паук

Поспешно, поскольку дитя уже открывало глазки, подошёл король Иоанн Добрый, прозванный так потому, что он был добрее, хотя и не намного, своего отца, а затем король Карл V, величаемый так, поскольку он был наделён дипломатическим талантом, переданным им младенцу.

И, наконец, самым последним подошёл маленький, жалкий старик с бессмысленными слезящимися глазами и всклокоченной седой бородой — это был Карл VI, дед новорождённого.

— Я награждаю тебя, — невнятно произнёс он, с трудом касаясь дрожащим указательным пальцем головки ребёнка, — безумием.

Наследный принц Людовик завопил, тени исчезли, и довольная повитуха опустилась на стул под радостные крики находившихся в комнате женщин.

— Ну и головища у него, — сказала она не без гордости. — Вытащить такую, не повредив младенца и не убив матери — это истинное искусство. А теперь живо принесите сюда для королевы жаровню с углями, и самую большую.

Прибежал паж, держа в руках раскалённую жаровню, но, прежде чем ему позволили войти в спальню, Бернар д’Арманьяк, один из советников короля, остановил его у дверей и, заставив открыть крышку, начал ворошить угли своим кинжалом. Видя, что герцог-архиепископ, пришедший сюда, чтобы совершить печальный обряд, с удивлением смотрит на него, Арманьяк объяснил:

— Ваше преосвященство, я знаю, что иногда такие жаровни могут быть использованы самым неожиданным образом.

— Но ведь королева только что родила! — воскликнул паж. — Это мальчик, наследник!

— Слава Господу, — прошептал герцог-архиепископ. Он был счастлив, что предстоят крестины, а не похороны. — Благодарю тебя, Всевышний, от имени Франции.

Как было бы хорошо, думала королева, если бы король Карл пренебрёг своей охотой и находился бы сейчас рядом с ней, с ней и их сыном, который кричал так громко и энергично. Этот ребёнок будет жить.

Глава 3

Королевский отпрыск будет жить, в чём не сомневались его предки со своим более широким восприятием времени и пространства, иначе они не вернулись бы на землю, чтобы принести свои дары, хотя не все подношения были столь желанны. Но среди ухаживающих за ним живых с их ограниченным жизненным опытом такой уверенности не было. Первые громкие крики сменились тревожным забытьём. Молодая кормилица, расшнуровавшая свой корсет, поддерживающий большие, белые налитые молоком груди, вызвавшие шёпот восхищения у мужской части придворных, собравшихся в спальне, расплакалась от досады, когда младенец отказался сосать. Его многообещающая активность в первые минуты жизни сменилась непонятной вялостью и сонливостью. Это человеческое существо нуждалось в питании, — только головка у него была крупной, пожалуй, даже чересчур крупной. Остальные части тела были маленькими и слабыми, особенно кривые тоненькие ножки. Однако он молча отворачивался от груди, ни за что не желая сосать.

— Этот мужчина ничего не понимает, — сказал граф Жан д’Арманьяк, — это юноша холодный и бесстрастный. — Граф Жан был главой великого дома Арманьяков. Он обращался к своему дядюшке, тому самому, который с такой подозрительностью ковырял кинжалом в углях жаровни: — Я бы показал юному принцу, как это делается.

— Да уж, не сомневаюсь, — неприязненно произнёс Бернар. Эти двое весьма друг друга недолюбливали.

Позвали другую кормилицу, но результат был тот же, и когда через несколько часов, уже ближе к утру, младенец всё ещё пребывал в этом полулетаргическом состоянии, стали опасаться, что ребёнок умрёт от слабости. Тогда герцог-архиепископ решил его немедленно крестить.

— Думаю, не будет большим грехом немного подогреть воду для крещения, — сказал он брату Жану. — Поставьте воду на огонь и снимите её, когда она станет такой же, как температура тела. Таков уж мой удел — крестить младенцев в подобном состоянии.

Брат Жан немного разбирался в медицине.

— Ваше преосвященство опасается судорог или того, что он подавится языком? Это случается при падучей болезни.

— Кто его знает, — ответил прелат. — Когда они так малы и слабы, трудно что-либо сказать. Но в любом случае, кому понравится, когда на темечко неожиданно плеснут холодной водой?

— Упаси Господи! — с ужасом ответил тот. Темечко у брата Жана было выбрито и блестело как у младенца. Холодная ванна вызвала у бедняги дрожь и отвращение, но он смиренно считал это своей жертвой Господу за тех грешников, которым, к их счастью, можно было ванны и не принимать. Ему было бы больно видеть, как на пульсирующее темечко малыша поливают холодной водой.