Король-паук

— Всё моё, моё! Я посадил росток! Где нет семени, не будет и цветка! Прорастай, цветок лилия, прорастай!

Людовику XIV:

— Самые великие носят моё имя! Король и государство — едины. Это должно всё упростить! Чёрт возьми, почему ты ещё не облысел? Ты тоже страдаешь этой ужасной болезнью? Ты тоже ошибаешься? Ты не скажешь мне. Но ты всё же мог бы сказать. Ты вышагиваешь на высоких красных каблуках — ведь и ты невысок. Я жалею, что не подумал о высоких каблуках.

Людовику XVI:

— Так много тех, кого называют Людовиками. Я не забыт! — Щелчок ножниц и удар гильотины. — Это удачное приспособление! О, ужас! Падает голова короля.

Замешательство правительства — видение пришло ненадолго и было затуманенным.

— Мой взор ослаб, но я могу слышать грохот пушек, французских пушек по всей Европе.

Неизвестный человек в тускло-коричневом одеянии, захвативший власть и советующийся с парламентариями:

— Я не против парламентов, но должны же быть короли?

Карта вздрагивала и меняла очертания. Её границы извивались как змеи, но только Альпы и Пиренеи оставались на месте. «Темнеет. О, Бог мой! О пушки! Горы! Храните Францию в отсутствие короля, пока люди не научатся, если они способны, править сами». Парламент избирался регулярно, постоянно законы совершенствовались, и сила закона распространялась по всей Франции.

— Моё, моё! Всё же моё! Мой труд живёт, хотя исчезли короли! Или они здесь?

— На голове каждого депутата, на голове каждого гражданина покоилась корона Карла Великого.

— Народ у власти! Как же у них это получается? Карту, карту! Дайте мне увидеть Францию!

Видение исчезало, темнея.

— Отходи, христианская душа... — звучал голос Франциска Паольского.

— Нет, ещё, ещё! Принадлежит ли Франции Рейн? Дайте мне увидеть карту!

И карта Франции озарилась. Франция владела северными просторами и простиралась до Рейна.

— Чёрт возьми! У простых людей получилось то, что не могли сделать короли! Но ещё... не обманывайте меня! Это же не конец...

— Из этого мира, — раздавался голос священника, — отходи. Губы короля больше не двигались.

Но при смерти поникший уголок его рта приподнялся в улыбке. Всё же это ещё не конец.