— У меня был сын, он был дурачком, но Господь создал его очень хорошеньким. Граф Жан взял его к себе на службу, чтобы тот прислуживал за столом и пел ему, поскольку у парнишки был чудесный чистый голос, правда, он иногда забывал слова. Сегодня была моя очередь чистить ров — я три раза в неделю работаю на графа Жана.
Это было нарушение закона о трудовой повинности, мысленно отметил про себя Людовик, и тоже может быть использовано против хозяина Чёрного Арманьяка, однако он не стал прерывать крестьянина, который жаловался вовсе не на то, что приходилось слишком много работать. Он просто объяснял, каким образом оказался во рву.
Там есть одно место, прямо под отхожим местом госпожи Изабель, и мне приказано особенно за ним следить. Я должен класть туда цветы, хотя вот уже целый год, как никто там не появляется. Никто там и не бывал, кроме госпожи Изабель. Оно было устроено специально для неё и поэтому должно было благоухать розами.
Людовик и брат Жан не улыбались, поэтому и остальные не улыбались тоже.
— Сегодня в том месте, где труба выходит в ров, я нашёл своего мальчика. Труба была достаточно большой, он бы и так прошёл — совсем не надо было его разрезать на куски. Я побоялся нести его домой. Я... я собрал его и спрятал в кустах. Затем я поцеловал его, чтобы проститься. И тогда заметил, что у него сеть ещё одна рана, давно зажившая.
— Помилуй нас, Господи! — прошептал брат Жан.
Крестьянин несколько раз ударил себя кулаком по лбу.
— Он оскопил моего маленького мальчика, чтобы голос его всегда звучал звонко и чисто, чтобы он никогда не стал мужским. Свинья, свинья! Но зачем было его убивать — я не понимаю!
— Безумие, — сказал брат Жан.
— Страх, — проговорил Людовик. — Я уже стоял у ворот. Ты получишь свою награду.
На закате солдаты дофина начали карабкаться по приставным лестницам, чтобы штурмовать западную стену замка. Лучи заходящего солнца слепили глаза защитников. Несмотря на освещение, которое помогало отряду дофина, защитники, уже познакомившиеся с его тактикой, ожидали очередного подвоха, поскольку именно в этом месте стены были достаточно высокими. Они распределились тонкой цепочкой по периметру всего здания, стараясь быть сразу всюду, перекликаясь и вглядываясь в каждую тень, не зная, с какой стороны начнётся главный штурм. К счастью для Людовика, ожидавшего более тяжёлых потерь, в результате этого его отряду довольно быстро удалось закрепиться наверху, а потом двинуться большими группами по чердакам и верхним помещениям замка.
Основной штурм шёл у главных ворот, за которыми время от времени раздавался какой-то непонятный шум и крики, когда кто-нибудь из защитников погибал от удара в спину.
Крестьянин провёл одну группу вдоль канализационной трубы, и вскоре они оказались в покоях Изабель. Однако покои оказались пусты. Великолепно убранные комнаты были тёмными, всё покрыто пылью и паутиной, на бархатных покрывалах кровати крысы устроили свои гнёзда. Рост Анри и положение Людовика не позволили им участвовать в этой вылазке, но и они позже узнали о запахе застоявшихся духов и свежей крови, которая, как считал крестьянин, принадлежала его сыну (хотя в тот день было совершено не одно убийство), и от чего он просто обезумел. Солдатам пришлось связать его и заткнуть ему рот, чтобы он своими криками не выдал их присутствия. Однако вскоре он пришёл в себя настолько, что мог вывести их из женских покоев и провести вдоль частокола, огораживающего внутренний двор, к главным воротам, затем скрылся.
У ворот солдаты Людовика набросились на часовых и уничтожили их. Прежде чем на помощь стражникам успели броситься люди графа, ворота были распахнуты и основная масса войска дофина ворвалась внутрь и бросилась в разные стороны во все помещения замка, поднимаясь вверх по лестницам, чтобы помочь своим товарищам, сражавшимся наверху, которым приходилось уже трудновато.
Довольно быстро солдаты Жана д’Арманьяка сложили оружие, но самого графа среди них не было; возможно, именно этим и объяснялась бестолковая оборона замка. Человек, официально признавший поражение и сдавший крепость Людовику, был старый мажордом.
— Вы найдёте графа Жана в подвале, — сказал мажордом. Сейчас он успокоился. — Вам понадобятся факелы. Хорошо бы, если бы туда мог спуститься и священник. Прошу вас, монсеньор.