Король-паук

— Капитана Леклерка не слишком жалуют после того, как он самовольно покинул поле боя. Естественно, я подтвердил, что не сомневаюсь в том, что пушку разорвало случайно. Ничего больше для того, чтобы он был с честью восстановлен в звании, я сделать не мог.

— Монсеньор, как вы полагаете, Анри Леклерк — счастливый человек?

— Друг мой, кто может быть счастлив, пока во Франции возможно то, что произошло в Лектуре? Для моих целей он, безусловно, полезный человек. Но, тем не менее, он, быть может, и счастлив. Он ненавидит англичан и обожает свои пушки. Любовь, ненависть и полное отсутствие страха. Это делает жизнь человека цельной. Я бы был счастлив, если бы моя жизнь протекала так же просто и естественно, как жизнь Анри Леклерка.

— Вы возьмёте его с собой в Швейцарию?

— Нет, — твёрдо ответил Людовик, — нам не нужны там быстрые победы, достигнутые при помощи артиллерии. Вы же понимаете, чего я жду от похода в Швейцарию. Анри теперь снова в своей любимой литейной мастерской, в муках создаёт чертёж двадцатифунтового передвижного орудия. Так что пусть он там и остаётся и в ближайшее время не возится ни с чем более опасным, чем порох.

Бернар улыбнулся:

— Так будет безопаснее.

Лишь немногие были посвящены в тайну экспедиции в Швейцарские Альпы. Там предстояло провести кампанию, которая впоследствии вдохновит Макиавелли на написание «Государя», — самого циничного труда о природе власти за всю историю литературы.

Как и Лектур, швейцарская кампания должна была стать ещё одним козырем в руках дофина. Он провёл с женой всего несколько дней и ни одной ночи, помня о приступе, который поразил его недавно. В этом он мало отличался от своих солдат, также проводивших не слишком много времени со своими семьями. Кругом царила неразбериха, всегда сопутствующая военным приготовлениям. В Париже собиралась армия, с каждым днём всё более многочисленная. Она наводила ужас на весь город и в конечном счёте довела бережливых буржуа до того, что они, глядя на свои разорённые лавки и утешая обесчещенных дочерей, стали шёпотом повторять друг другу слова, произнесённые королём Карлом в совете: «Франция больна и нуждается в кровопускании».

После перемирия с Англией Париж наводнили двадцать тысяч озверевших солдат — это отвратительное отродье войны не знало иного ремесла, кроме убийства, не имело иного жилища, кроме лагеря, и не получало денег со дня последнего сражения. Новый поход был для них делом желанным и вполне естественным — в нём они снова нашли бы применение своему искусству, и потому они с восторгом восприняли весть о назначении дофина главнокомандующим.

— Его высочество возвратился с юга с блестящей победой! — выкрикивали герольды перед их потрёпанными шеренгами, глядя в свитки, в которых якобы содержалось обращение короля к солдатам, хотя король лишь высказал мысль о необходимости такого обращения. Слова монарха были, по обыкновению, восприняты советниками как руководство к действию, и вот уже коварные речи воодушевляли невежественных ветеранов.

— ...И теперь долг велит нам освободить богатые земли Швейцарии...

— Богатые снегом, скалами и сыром, — пробормотал Людовик.

— ...где каждый верный своему отечеству француз сможет разбогатеть. Швейцарцы подняли вероломное восстание против своего повелителя Фридриха, императора Священной Римской империи, помазанника Божия...

— Призрачная империя!

— Послужите же теперь дофину так же честно и доблестно, как вы всегда служили мне...

— Всеподданнейше разорив вашу столицу?

— ...и следуйте за Людовиком по пути процветания и славы, ибо он всегда будет в первых рядах, ведя вас за собой!

— Нет, отец, этого не будет, не в первых рядах.

С тяжёлым сердцем брат Жан вынужден был сопровождать дофина, но у врача есть обязательства перед своим подопечным. Он приготовил эликсир из жидкого золота, в силу которого уверовал после оставшегося тайной для всех припадка Людовика под Лектуром. Иногда он молил Господа о даровании человечеству лучшего лекарства от падучей.

Маргарита прощалась с Людовиком, на её щеках играл румянец, напоминавший ему о том, как она тревожится всякий раз, когда он отправляется в поход, грозивший ему гибелью. Она говорила:

— Людовик, дорогой, неужели у тебя никогда больше не будет времени для нас двоих? Одно мгновение могло бы подарить тебе наследника.

Он пощекотал её подбородок:

— Похоже, ты начинаешь любить меня?

— Я всегда любила тебя.

— Когда швейцарцы будут разгромлены, — улыбнулся он, — я, в тишине и уединении, с удовольствием приму участие в этом рискованном предприятии. Мы просто отправимся вместе отдохнуть, только ты и я.

— Fi des sales Suisses! — воскликнула Маргарита. — Почему мы не можем отправиться сейчас же? Тебя и так слишком долго не было рядом.