Более всего брат Жан опасался за дофина, который слишком быстро постигал науку войны и не очень охотно доверял своим подданным. Война формировала его, он был ещё слишком молод, ещё очень впечатлителен, характер его ещё находился в процессе становления, как и у всякого молодого человека, которому необходимо научиться выживать в тот крохотный период вечности, который называют жизнью. Лектур тоже будет способствовать его формированию, но с какими результатами и как это потом скажется на его будущем правлении, этого брат Жан не знал и мог только предполагать. Он знал, что Людовик бросит ему: «И что ты теперь можешь сказать о достоинстве человека? А Жан д’Арманьяк? И нечего оправдывать его тем, что он безумен. Безумец не станет лихорадочно приводить в порядок свой дом, если он застигнут на месте преступления. Ты видел его окровавленные руки, брат Жан? Я не использую сейчас поэтические образы из арсенала Маргариты. Это была кровь, настоящая человеческая кровь, хуже того, это была кровь священника, которую даже я никогда бы не осмелился пролить. Я всегда думал, что она не такая, как у всех прочих людей, но, похоже, я ошибался.
— Но священник тоже был преступен, к сожалению, и помолимся за то, чтобы его кровь и кровь, пролитая за всех нас, смыла бы грех, в котором столь чистосердечно раскаивался этот несчастный священник перед своей кончиной.
Брат Жан не стал спорить с дофином о безумии, не стал говорить ему о том, что безумные часто бывают исключительно хитрыми, прекрасно разбираются, что хорошо и что плохо, хотя нередко не могут или не хотят применять это к самим себе.
Загнанный в угол, Жан д’Арманьяк пытался навести порядок в своём доме, как пьяница, который слишком долго пьянствовал в одиночестве и не знает, как избавиться от бутылок, поэтому попросту их разбивает. Это был жест отчаяния.
Между тем моментом, как были взорваны городские ворота, и тем, как пал замок, прошло несколько часов, хотя английские наёмники сбежали почти сразу же. Они неожиданно увидели, что все горожане настроены против них. Они сбились в небольшую плотную группу и, отстреливаясь, пробрались к небольшому проходу в стене под градом французских проклятий, французских булыжников и французских гнилых овощей. Людовик на это заметил: «Славные люди Лектура не любят господина, который имеет дело с врагами», — и позволил англичанам уйти. Дофин стремился сохранить свои небольшие военные силы, чтобы захватить замок, поскольку, хотя горожане с радостью набросились на своих заклятых врагов, они всё же не осмеливались поднять руку на своего господина и владыку. Дофин может через день-два уехать, а им оставаться с графом Жаном.
Осмелился один.
Худой дерзкий крестьянин, бывший в толпе, которая изгоняла из города англичан, протолкнулся к нему. Дофину показалось, что у него разбита губа.
— Кто из вас Людовик? — он вопросительно смотрел на Анри, чей знак капитана артиллерии привлёк его внимание. — Вы?
Дофин подошёл к нему, не обращая внимания на поведение крестьянина, забывшего опуститься на колени и даже обратиться надлежащим образом.
— Я — Людовик, — сказал он.
— О, — пробормотал крестьянин. — Я думал, что принц будет похожим на этого.
— На колени, дурак! — прошептал Анри.
Людовик нахмурился:
— Я ни на кого не похож. Если бы это было не так, я бы приказал тебя высечь. Что ты хочешь от своего принца?
Брат Жан приблизился к уху дофина и сказал каким-то странным тоном:
— Будьте снисходительны к нему, монсеньор. Этот несчастный целовал кровь.
— Пронеси, Господи! Я думал, у него просто небольшая рана.
— Нет, раны нет, — сказал лекарь-священник, — если не считать разума и сердца.
Крестьянин заскрежетал зубами, как будто жернова заскрипели на мельнице:
— Я хочу провести ваших людей в замок Жана д’Арманьяка и убить его.
Людовик ободряюще кивнул ему:
— Да, да, добрый человек. Но почему ты хочешь этого?
Всем кругом, кроме брата Жана, казалось, что дофин напрасно тратит время, задавая ненужные вопросы. Было очевидно, что горожане не спешат на выручку к своему господину и не испытывают к нему особой любви. В таких обстоятельствах всегда находился человек, вызывающийся за определённую награду предоставить украденный ключ, или показать тайный проход в замок, или же договориться со своим сообщником в замке. И вот там, где верные люди могут обороняться несколько дней, двери легко открываются для нападающих, и те спокойно проходят внутрь без всяких помех.
— Если ты хочешь награду, ты её получишь. Если ты укажешь, как пройти в замок моим солдатам, не штурмуя его, мы сохраним множество жизней.
Крестьянин ответил, что единственной наградой для себя он сочтёт право своими руками убить Жана д’Арманьяка.
Людовик сказал:
— Несомненно, мы сможем это обещать. Но сначала я хочу знать, чем вызвана такая необычная просьба. Иначе как же я могу доверять тебе? Откуда мне знать, что ты не заведёшь моих людей в западню?
Тот оглядел столпившихся вокруг людей и опустил взгляд, затем заговорил тихим и дрожащим от стыда голосом: