Король и император

Наконец Шеф вскинул руки, приказывая прекратить стрельбу, и повернулся к Ордлафу.

— Мы причалим к стенке вон там, где свободно. По четыре судна в ряд. Начнем выгружать людей и снаряжение. Ну что тебе, Стеффи?

Глаза Стеффи были полны слез, он взмолился:

— Только двадцать человек, государь, двадцать человек на то время, что займет швартовка и выгрузка. Это все, о чем я прошу. Галеры разбиты, но, может быть, нам удастся что-нибудь добыть. Один полный бак горючего, не разбитый камнями, — это все, что мне нужно.

Шефу вспомнилось, как у стен Йорка он сам подобным образом умолял Бранда дать ему двадцать человек, чтобы заняться катапультой, узнать, как она работает. Тогда Бранд отказал ему, велел вместе со всеми громить и грабить город. Сейчас грабить нечего, но зато сам Шеф оказался нелюбопытным, думающим лишь о собственных целях.

— Двадцать человек, — разрешил он. — Но они должны быть готовы выступить вместе со всеми.

Рядом стоял Фарман, с глазами широко раскрытыми и немигающими, словно вдалеке он что-то видел.

— Ты возьмешь с собой всех людей? — спросил Фарман.

— Я, разумеется, оставлю на кораблях охрану.

— Тогда я тоже останусь, — сказал провидец. — Воинов у тебя достаточно.

Не время спорить или выспрашивать. Шеф кивнул и занялся организацией высадки. Сопротивляться в гавани было некому, тут, похоже, вообще не осталось людей. Несколько находившихся при кораблях греков сбежали. Шеф снял с руки золотые браслеты, оценивающе повертел их и, взяв с собой в качестве телохранителей Квикку и трех арбалетчиков, направился к ближайшей кучке лачуг. От жадности языки наверняка развяжутся. Впрочем, ему не так уж много нужно узнать. Он в Остии, а в пятнадцати милях отсюда Рим. Прийти, взять город, убить английского папу. Даже за попытку сделать это на него обрушится император, и их долгий спор будет решен. Странное дело, но Шеф не мог представить себе, что властительный Бруно потерпит окончательное поражение. Возможно, он уже, как говорят англичане, оцепенел, почуял на себе тенета смерти.

Шеф шагал к хижинам, помахивая золотыми браслетами, в которые продел веточку — в знак мира.

Римский император получил известие о разгроме флота греческих союзников, находясь в Риме, который к тому времени тоже немало пострадал от его гнева. Поднимающийся ветер развеивал дым, что клубился за Капитолийским холмом. На улицах валялись непогребенные тела: римские бездельники и плебеи не смогли оказать серьезного сопротивления тяжеловооруженным войскам императора. У них были дубинки, булыжники и баррикады из опрокинутых телег; они пытались отстоять своего папу от чужеземного ставленника и заплатили за это кровавую цену. Ни Ватикан, ни Рим, ни католическая церковь ничего хорошего не получили от императора, присягнувшего защищать их.

«Это поправимо, дайте только срок», — подумал Бруно.

— Не унывай, парень, — обратился он к греческому флотоводцу Георгиосу, увидев ошеломленное выражение на его лице. — Зимой отстроим твой флот заново. Базилевс ничего не потеряет, положись на мое слово.

«Не унывать? — подумал Георгиос. — Все мои галеры потоплены за одно утро, уничтожены, как мы уничтожали бесчисленные арабские суда. Моим морякам приходится вести уличные бои с городской чернью под знаменами чужого императора. А секрет греческого огня… нет, он, конечно же, не раскрыт. Но опасность есть… Не унывать? Да он с ума сошел!»

«Даже лучшие из моих военных советников крайне озабочены, — признался себе Бруно. — У Георгиоса на это есть причины. Но Агилульф…» Дух императора взыграл в упрямом противоречии с настроением его приближенных.

— Ладно, — сказал Бруно. — Враги неожиданно напали на нас в Остии. И мы еще не до конца разобрались с городским сбродом. Папа Иоанн до сих пор не у меня в руках. А теперь послушайте. Все это не имеет значения. Не правда ли, Эркенберт, твое святейшество? Вспомним, что говорил капеллан Арно. В любой военной кампании нужно определить ее шверпункт, главную точку приложения сил. В нашем случае шверпункт ясен; только одно остается важным с тех пор, как мы нашли Грааль. Раз и навсегда покончить с моим врагом, единым королем. Едва мы это сделаем, все остальное уладится. Город будет усмирен за неделю. Папу Иоанна нам выдаст какой-нибудь предатель. Флот можно отстроить. Но если мы не выполним самую важную задачу…

— Все остальные навалятся на нас, — подытожил Агилульф, — и мы будем разбиты.

При последних словах он покосился на Георгиоса. Агилульф не забыл, кто сжег его отряд и изувечил его самого греческим огнем, и не поверил уверениям, что это вышло случайно.

— Но мы это сделаем, — сказал Эркенберт, папа Петр II, как он теперь себя называл.

Он еще не сменил свою поношенную черную сутану на одежды наместника святого Петра. Подлинные папские регалии не удалось найти, да и само избрание Эркенберта было слишком поспешным, проведенным едва ли третью полного состава конклава с многочисленными нарушениями процедуры. И все же император был прав. Кардиналов можно будет собрать еще раз, регалии разыскать или заменить новыми. Главное — победа.