Король и император

Шеф встретил их в воде.

— Мне не пришлось резать веревки, — сказал он. — Я просто выскользнул. Вытаскивайте его, — крикнул он Ордлафу, приближавшемуся на «Победителе Фафнира», — и проверьте, много ли поломок.

— И что теперь? — спросил Квикка, подхватывая взбирающегося на борт короля.

— Теперь, само собой, попробуем еще раз. Сколько времени Толман учился летать?

— Толман-то научился, а тебе зачем? — возразил Квикка. — Просто для забавы?

Шеф посмотрел на него сверху вниз.

— Да нет же, — ответил он. — Мы должны делать все, что только возможно. Потому что есть люди, которые тоже стараются изо всех сил. И отнюдь не для того, чтобы облегчить нам жизнь.

Император внимательно рассмотрел принесенные Эркенбертом чертежи, однако ничего в них не понял. Он мог мгновенно оценить участок земли, доспехи и оружие, скаковую лошадь и ее упряжь. Но он так и не научился соотносить начертанное на бумаге с реально существующим.

— Для чего это? — спросил он.

— Это позволит в полтора с лишним раза сократить время перезарядки нашей новой катапульты. Как ты знаешь, — Эркенберт постучал по чертежу, — трудность всегда была в том, чтобы поднять короткое плечо — плечо, на котором находится противовес. Если бы мы делали это быстрее…

Он не окончил фразы. Если бы он перезаряжал гигантскую катапульту у стен Септимании быстрее, то успел бы выстрелить три раза и разбить ворота, прежде чем противник сумел бы ответить. Тогда была бы устранена причина самых крупных неприятностей Римской империи.

— Так вот, — продолжал дьякон, — мы испробовали разные способы, и в конце концов я стал поднимать противовес перекинутыми через блок веревками. А теперь придумал еще установить по бокам рамы два огромных полых колеса. Внутрь каждого колеса залезают люди. Они встают на ступеньку, колесо вращается, и таким образом перед ними все время оказывается новая ступенька. Вращение колес передается на шестерни, и те наматывают железную цепь. Цепь поднимает противовес.

— И будет эта штука работать?

— Не могу сказать наверняка, пока мы в походе. Мне нужно время, чтобы найти кузнецов и сделать шестерни, а также ступенчатые колеса. Но это должно работать. У Вегеция есть такая картинка, так что идея подтверждена его авторитетом. — Хотя они говорили по-немецки, Эркенберт использовал латинское слово «auctoritatem», которое происходит от слова «автор», означая нечто записанное и подтвержденное.

Бруно кивнул:

— Наш поход однажды кончится. Тогда мне понадобится твоя новая машина. Но на этот раз не одна машина. Скажем, шесть или дюжина. Мне надо вбить немного разумения в головы этих итальяшек. А может быть, и еще в кое-чьи головы. А теперь пойдем и посмотрим, чем порадует нас Агилульф.

Они вышли из императорского шатра и двинулись вдоль огромного лагеря; палатки были расставлены на ночь, но пока пустовали. Маршал Агилульф поджидал их. Эркенберт с профессиональным интересом взглянул на шелушащиеся волдыри и слой омертвевшей кожи, которые широким поясом пересекали шею и щеку Агилульфа, — следы греческого огня. После того как Агилульфа выловили из моря, он несколько недель провалялся в постели, мучаясь от боли и лихорадки. Удивительно, что он остался жив. Но неудивительно, что он сделался еще более замкнут и молчалив, чем раньше.

— Каковы сейчас наши силы? — спросил Бруно.

— Да все по-прежнему. Четыре тысячи всякого сброда.

Под сбродом Агилульф подразумевал ополченцев, набранных в тех местах, где проходила армия императора: сначала вдоль испанского приграничья, потом вдоль побережья Южной Франции и по долинам севера Италии. По мере того как армия приближалась к Риму и престолу святого Петра, отток дезертиров сделался постоянным, но сбежавших заменяли новыми рекрутами. Большинство из них не имело никакой боевой ценности и совершенно не годилось для серьезного дела, поэтому Бруно сам отослал прочь некоторых из них, например арабских перебежчиков — пусть мародерствуют и поднимают смуту в собственной стране.

— Около пятисот пастухов-баккалариев. Они останутся с нами, пока им будет позволено грабить и насиловать вдали от дома.

— Пора вздернуть несколько насильников, — хладнокровно сказал Бруно. — Я их всех повешу, когда в них отпадет нужда.

— Еще пятьсот франкских рыцарей и с ними сотня риттеров для усиления. Семьсот пеших брудеров. Дюжина онагров в артиллерийском обозе, к каждому приставлен монах ордена, чтобы остановить расчеты катапульт, если они попытаются сбежать. Катапульт станет больше, когда у святого отца будет время их построить.

«Святой отец» — единственная шутка Агилульфа. Он относился к числу тех, кто от чистого сердца приветствовал предстоящее восшествие Эркенберта на престол святого Петра. После ночной атаки маленький дьякон перевязывал раны Агилульфа, отпаивал от лихорадки настоем девичьей травы. Эркенберт никогда не прятался во время боя, никогда не выказывал страха. В тесном и замкнутом мире императорской армии постепенно сложились такие отношения, что за его пределами уже никто не считался своим: ни германец, ни франк, ни итальянец. Национальность значила гораздо меньше, чем боевая дружба.