Жанна решила принять горькую правду — она умерла. А всё, что вокруг неё — чистилище. Поэтому молиться не получается, да и незачем. И голоса, всегда направляющие ее, больше не помогут — мёртвые ведь не слышат голосов.
Странно лишь, насколько живой она себя чувствовала. Как никогда раньше! Она выплюнула изо рта травинку. Хорошо, что за ересь не смогут сжечь дважды. Надпись на митре оказалась пророческой.
Жанна вглядывалась в медленно поворачивающийся над головой небосвод, чувствуя, как капельки росы пропитывают рубаху. На том же небе все созвездия словно вывернуты наизнанку.
Как и она… Та же самая Жанна, тот же человек. Но что-то постоянно менялось в ней с того момента, как она рухнула под ноги королевскому пони в серую пыль глухой лесной дороги. С Жанны будто слезала старая кожа, плавились, как в тигле, старые понятия, всегда казавшиеся ей незыблемыми основами бытия.
После того, как она осознала, что жизнь перевернулась с ног на голову, забыв предупредить ее об этом, мысль об отсутствии Бога в этом мире уже не казалась такой крамольной. По вечерам она долго разговаривала с Гэндальфом. Спор затягивался глубоко за полночь, и они расставались, раздосадованные друг другом. Вернее, недовольной была Жанна — маг лишь усмехался в ответ на ее горячность. Понятие Бога и Церкви она так и не смогла донести до него. Особенно он смеялся над посредниками для передачи слова Создателя. А вот то, что говорил Гэндальф, поразило ее до глубины души…
Жанна наблюдала за бледной, тающей в светлеющем предрассветном небе луной. Звезды начинали гаснуть. Влажный ветер, касавшийся лица и ладоней, нёс с собой чудный запах луговых трав, шелестела темная листва в кронах высоких деревьев, убеждая, что спать не нужно, ведь во сне можно столько всего пропустить!
Да Жанна и не пыталась провалиться в сон. Мысли её были слишком заняты больными вопросами. Верно, Бог здесь умер, как и она… Или просто ушёл на покой, оставив за себя Валар и Майар, перестал вмешиваться в суету этого мира и лишь наблюдает за ней и за всеми? Здесь не верят, здесь знают, вот диво-то! Епископа это порадовало бы. Хотя вряд ли, здесь же нет церквей! А значит, нет и богатых подношений… Зачем, если каждый точно знает, что его слышат? Не нужны молитвы. С Валар можно «говорить». Вот захотят ли они помочь? Но это уже вопрос, к вере отношения не имеющий. Да как же зная — именно зная — можно выбирать темную сторону? Хотя то, что творилось на ее родине — зверства англичан, ставшие привычными за без малого сто лет — тоже трудно назвать Божьим промыслом. А ведь и англичане чтут Бога.
Сегодня Гэндальф окончательно добил ее, рассказав о воскрешении Глорфиндела. А еще припомнил, что где-то на окраинах этого мира имеются храмы Эру, немного утешило Жанну. Хоть что-то тут походило на ее мир!
Маг казался ей ангелом, хотя внешне и не походил на их изображения в церквях. Но теперь она могла объяснить это странное тепло, вызывающее доверие и покой, толикой имеющегося в нем света. Если бы не маг, она в первый же час потеряла бы рассудок, хотя она почти лишилась его еще в Руане. Но между «почти» и «совсем» оказалась огромная разница.
В этом странном мире оживали на глазах легенды, что шепотом рассказывали старики. В детстве она часто убегала в старую-престарую дубовую рощу в лье от ее деревни. В полулиге, тут же перевела на меру местной длины Жанна. Люди приходили туда поодиночке и семьями. Они развешивали гирлянды лент на раскидистых ветвях, водили хороводы, танцевали и пели. Временами там можно было наткнуться на плачущую девушку или простого трудягу, сидящих прямо на земле меж толстых стволов — ведь загаданные здесь желания сбывались быстрее, чем просьбы и слова молитв в Божьем храме. А еще в роще водились феи.
Жаннетте казалось иногда, что она видит их хитрые мордочки в широких трещинах, рассекающих толстую кожу деревьев, проглядывающие сквозь причудливые сплетения веток, слышит их смех в шелесте листьев, журчании ручьев и пении птиц.
Рано повзрослев, Жанна убедила себя, что это все сказки. А теперь этот чудесный мир смотрел на нее, а она отражалась в нем, как в зеркале. Девушка горько усмехнулась. Радости жизни не для нее, она никогда не обращала внимания ни на погоду, ни на мир вокруг, и казалась себе древней старухой, рано постаревшей, много повидавшей и похоронившей всех своих близких. Порой, глядя в зеркало, боялась и жаждала увидеть, что волосы её поблекли, а лицо покрылось частой сетью морщин.
Что-то ткнулось ей в щеку, оставив влажный след, остановив грустные мысли. Повернувшись, Жанна увидела ежонка. Зверушка, подняв мордочку, удивительно осмысленно глянула на неё черными бусинками глаз, понюхала вытянутым носиком, развернулась и деловито засеменила обратно в лес.