— И ты пойдёшь по тому же пути? Станешь жить с чужой, нелюбимой? Подчинишься неписаным законам богатых, чтобы ничем не отличаться от них, быть своим в их среде?.. А как же я, Можер? Ведь ты оставишь меня с разбитым сердцем, и мне не останется ничего другого, как вновь уйти в монастырь, потому что я окажусь никому не нужной, никем не любимой!.. А я так хотела забыть монашество, мечтала о радостной, мирной жизни с человеком, которого люблю и которому хотела народить кучу детей. А ты, значит, меня бросаешь, потому что тебя влечёт земля и рабы, потому что так хочет твой отец? Выходит, моя любовь ровно ничего для тебя не значит, как пустой бокал из-под вина, который в пьяном угаре можно запросто разбить или зашвырнуть в угол? Такова цена твоей любви? А может, мечтаешь держать меня в любовницах и, изредка навещая, заставлять жить на твоих подачках? А потом у меня появится такая же незаконнорождённая дочь, как я сама, и через несколько лет ты определишь вполне достойное её положению место — монастырь!
«Сейчас он взорвётся», — так подумала Изабелла, зная буйный нрав нормандца. Но вышло по-другому, что вызвало у неё слёзы умиления. Взяв её руку и покрыв поцелуями, Можер сказал:
— Нет, Изабо. Я всё обдумал. Я не стану жить с той, которую не хочу ни знать, ни видеть. Мне наплевать, что подумают влиятельные люди королевства. Я пойду против воли отца и надеюсь вымолить у него прощение; в конце концов, брат Ричард старше, и его жизнь важнее, поскольку он — будущий герцог Нормандии. Может быть, я стану изгоем и от меня отвернутся друзья; возможно даже, вместо замка мне придётся жить в лачуге, зарабатывая на хлеб службой у богатого сеньора... Но всё это ничто в сравнении с тем, что мы будем вместе. И я не стану корить судьбу и завидовать иным, у кого богатство, земли, замки. Знаешь, почему? Потому что у меня есть ты! Моя Изабо!.. И ты мне дороже всех замков и земель, вместе взятых!.. Но ты в слезах... Не плачь, малышка... Мы как-нибудь проживём вдвоём, Можер что-нибудь придумает...
И не смог договорить, потому что Изабелла закрыла ему рот поцелуем. А потом пальчиками, пахнущими лавандой, вытирала с его лица свои слёзы.
— Знаешь, — продолжал Можер, гладя её волосы, — я думаю, отец простит меня. Поможет мать, я у неё любимчик. А потом я попрошу его дать мне какую-нибудь землю, пусть не самую богатую, где мы с тобой будем жить. Должен же он в конце концов подарить что-нибудь сыну, не каменное ведь у него сердце, чёрт возьми! Как думаешь?
Он посмотрел на неё и не мог скрыть восхищения:
— Бог мой, какая ты у меня красивая! Да за твою улыбку, такую вот, как сейчас, я готов биться до последнего вздоха со всеми сарацинами, что ещё остались! Нет, Изабо, можешь мне поверить, я стану счастливейшим из людей, потому что ни у кого не будет такой жены, как у меня! И никого я уже не полюблю.
— А меня не спрашиваешь? — не в силах сдержать восторга, без устали целовала Изабелла его лицо. — Мои чувства не волнуют тебя?
— Да разве я не знаю, как ты меня любишь?
— Больше жизни, больше всех сокровищ мира, мой любимый!
— Ради этого стоит жить на свете, клянусь дьяволом! — воскликнул Можер. Потом, помедлив, прибавил: — А знаешь, какое чудо сотворит твоя красота? Сломит его гордыню. Вот на чём мы сыграем.
— Ты о ком?
— Об отце. Он обожает красавиц. Его слабость. Одному богу да мне известно, сколько их перебывало у него в постели. Увидев тебя, он сразу сдастся.
— А не боишься, что он и меня утащит в свою постель, как и тех красавиц? — рассмеялась Изабелла.
— Я буду защищать тебя своей грудью, — крепко обнял её Можер. — Пусть только покосится на мою жену похотливым взглядом!..
— Можер, — сказала Изабелла, — хочешь, я открою один секрет?
— У тебя есть от меня тайны?
— У какой женщины их нет?
— И то правда. Тогда говори. Чёрт возьми, любопытно всё же приоткрыть завесу одной из женских тайн, которая конечно же полна очарования и, быть может, сумеет чем-то помочь.
— Это касается нас двоих. Когда ты обо всём узнаешь, то не станешь просить отца подарить тебе землю. Сам преподнесёшь ему такой подарок.
— В самом деле, вот так секрет... — озадаченно пробормотал нормандец. — Но я ничего не узнал, объясни же...
— Это тайна зелёного платья. Оно откроет тебе её.
И тут Можер вспомнил, как Рено, напутствуя его, упоминал о каком-то платье, но что это значило — осталось загадкой. Хлопнув раз, другой ресницами, нормандец проговорил:
— Хорошо бы внести ясность во всё это...
— Скоро узнаешь.
— Скоро? Когда же?
— Как только я вернусь.
И Изабелла, вскочив с постели и облачившись в своё монашеское одеяние, побежала к двери.
— Куда ты? — привстал с кровати Можер.
— Я ненадолго. Ожидай меня, — и она исчезла.