— Как видишь, — кивнул на телеги Генрих. — Остальные, мёртвые, там, в аббатстве. Туда же положили и девчонок, которых изувечили...
Гуго застонал; скрипнув зубами, кивнул на монахинь:
— Это те, что остались?..
— Не подоспей мы вовремя, и эти лежали бы сейчас там с отрезанными головами.
— Герберт! — позвал король.
Подошёл секретарь, уставился в глаза монарха.
— Скачи к епископу, пусть соберёт монахов и отправит их к монастырю, чтобы похоронить христиан как подобает. А сарацин... этих пусть вытащат за пределы аббатства и вышвырнут в поле на пищу воронам и собакам. Ступай, епископ, не медли!
Герберт ушёл.
Гуго смотрел на брата, ожидая страшного рассказа.
— Потом, — махнул рукой герцог. — Пусть позаботятся о монахинях. Бедные девочки... Как только их приведут в чувство, они станут ухаживать за ранеными.
— Мне удалось собрать за это время полторы сотни всадников. Они не успели выехать, отовсюду стали раздаваться крики о вашем возвращении. Значит, это был не передовой отряд, обычная банда грабителей.
— Да, и они были уверены в безнаказанности. Причина этого мне не ясна.
— Когда-нибудь мы узнаем её. А теперь туда, к врачам. Тебе тоже нужна помощь, твоё тело кровоточит.
— У нас у всех кровоточат тела. Досталось и Можеру. Он один уложил десятка два.
И Генрих отошёл.
Гуго поискал глазами, увидел нормандца у телег, подошёл, взял за руку.
— А Изабелла тебя ждала.
— Какая Изабелла?
— Сестра Моника. Вон она, у одной из телег, помогает товаркам.
Вот как, а он даже её не заметил. Да и до того ли было? Но Можер не стал подходить, просто стоял и смотрел со спины на старую знакомую. Потом поглядел на свои ноги; по ним струилась кровь. Подняв голову, увидел вдруг, как юная монахиня повернулась к нему и тотчас опустила взгляд.
— Ну, что скажешь, девочка? — невесело улыбнулся ей нормандец. — Как тебе такое окончание нашего похода?
Она подняла на него мокрые глаза, по лицу её ручьями текли слёзы:
— Мне всё рассказали... Они убили их, почти всех! А вашу тётушку... — она подошла ближе. Ещё ближе. — А эти... пришельцы? — выдавила, судорожно сглотнув, и взгляд её загорелся надеждой: — Вы расправились с ними? Они не ушли?..
— Ни один, — ответил Можер. — Мы изрубили их в куски, можешь мне поверить. Да ты и сама видишь, что...
Но он не закончил. Не успел. Сестра Моника вдруг бросилась к нему, упала в объятия и зарыдала, спрятав вздрагивающую белокурую головку в складках его окровавленного плаща.
Можер обнял её, погладил по волосам:
— Успокойся, девочка, всё уже позади. Тебя зовут Изабеллой? Какое красивое...
И опять она не дала ему досказать, подняв заплаканное лицо с испуганными глазами и быстро заговорив, боясь, что он её перебьёт или вовсе не станет слушать:
— На вас кровь... Но не чужая, ваша!.. Я буду с вами, стану вас лечить, я знаю как, нас учили... Я не уйду, покуда не вылижу языком все ваши раны... Вы мне позволите? Ведь вы не прогоните меня?..
Отказаться от такого предложения — значило оскорбить девушку. Можер понял это и согласно кивнул:
— Что ж, малышка, я не против. Нашему Эскулапу, похоже, и без меня работы хватит. Но у меня есть ещё монах, мой друг, которому здорово досталось. Ему поможешь?
— Да! Да! Да! — воскликнула Изабелла и снова обняла Можера, на этот раз обвив его мощный стан своими маленькими руками.
— Счастливый ты, нормандец, — послышался из телеги слабый голос Маникора, и улыбка скривила его разбитые губы. — Мне бы такую сиделку, живо встал бы на ноги.
Изабелла, ни на дюйм не отходя в сторону, повернула голову, улыбнулась и снова ткнулась лицом Можеру в грудь.
— Похоже, одному нормандцу достался приз, — послышался рядом с Маникором голос Вилье.
— Да и по праву, — отозвался Субиз.
Вилье, прикрыв глаза, кивнул.
И двор превратился в лазарет. Фрейлины регулярно навещали раненых и заботились о них; монахини, которые денно и нощно молились о ниспослании Господом скорейшего выздоровления своим спасителям, стали сиделками, выполняющими предписания врачей. Те, не жалея сил, зашивали раны, вправляли кости и приказывали сиделкам вовремя менять корпии на свежие, пропитанные целебным составом. Раненых ограничивали в питании, чтобы организм не тратил сил на еду.