Король франков

   — У меня есть к этому основания, — спокойно возразил Гуго. — Сегодня утром твой монах сообщил удивительную новость, которую рассказал ему один из прихожан. Ты будешь приятно удивлён. Епископ наложил на племянника епитимью и сделал щедрый вклад в женский монастырь. Дело рук Феофано. Сам он никогда бы на такое не решился.

   — Сделал вклад в монастырь? — воскликнул Можер. — То-то тётушка будет довольна! А ещё собиралась обрушить на мою голову проклятия! Я ведь говорил, усаживая её на шкаф, что теперь она ближе к богу. Увидев это, он непременно захочет поднести ей какой-нибудь дар. Так и вышло! Одно мне непонятно: с какой стати вдове вздумалось отдавать такие распоряжения?

   — Это означает следующее: епископ вместо благодарности получил нагоняй, ты же из обвиняемого становишься желанным гостем. Причину понять нетрудно: не о простом смертном идёт речь, а о сыне Ричарда Нормандского. Императрица умна, плевать ей на епископа, ради дружбы с норманнами она прикажет его повесить.

   — Так вот в чём дело, — протянул Можер. — Выходит, она имеет на меня виды именно в этом смысле, а потому и мечтает затащить в постель?

И нормандец расхохотался.

   — Что ж, — сказал он немного погодя, — надо уважить царевну, коли она о том просит. Однако если она попробует ставить мне условия, я пошлю её ко всем чертям и уеду. А вздумает показать власть — разнесу в щепы её дворец, а саму заставлю пасти коров. Она ещё не знает, с кем собралась иметь дело. Нормандия — свободное герцогство, и никакая императрица, будь она хоть сестрой самого Христа, никогда не будет иметь над ним власти! Однако вдова полагает, будто ей удастся вить из меня верёвки?.. — Можер неожиданно усмехнулся. — Что ж, постараюсь не выводить её из этого заблуждения. Заодно погляжу, так ли горяча в постели византийская принцесса, как франкская женщина? Я видел её на коронации. По-моему, она вовсе не стара. Сколько ей?

   — Нет ещё и тридцати.

   — В самый раз! Я отправляюсь завтра же.

   — Я дам тебе пергамент, отвезёшь ей. И будь осторожен в пути, береги себя.

   — Со мной топор и меч. Эти друзья помогут мне повергнуть в прах любого, с ними я готов ворваться в чертоги самого папы!

   — Я всё же дам тебе в провожатые десяток воинов: дороги кишат разбойниками, никогда не знаешь, что может случиться.

   — Что ж, нелишняя предосторожность. — Можер поднялся с места. — А мать, прощаясь, говорила, что мне нечего здесь больше делать и меня ждут дома. — Он поглядел на северо-запад, в сторону Руана. — Подождут, матушка, а пока я ещё нужен здесь!

Вечером за бокалом вина Можер поведал монаху о своих планах. В конце рассказа прибавил, печально глядя на оружие, висевшее в изножье кровати:

   — Неисповедимы пути господни, правду ты сказал, Рено. Король всё никак не соберётся выступить на сарацин, ему постоянно что-то мешает, а я устал ждать. И вот — он нашёл мне работу: вместо того, чтобы махать мечом на поле битвы, я отправляюсь к византийской вдовушке, которой, чёрт возьми, вовсе не нужен мой меч.

   — С женщиной воевать ничуть не легче, граф, нежели с врагом, — молвил монах. — Но если того ты побеждаешь мечом, то здесь придётся пользоваться совсем другим оружием. Оно часто приносит победу там, где меч бессилен. Человеку не ведомо, что случится с ним сегодня, завтра или через месяц, а потому совсем не лишним может оказаться для тебя знакомство с Феофано.

   — Близкое знакомство, Рено! Заметь себе это.

   — Откуда тебе это знать? Сказал король? А ему? Всё может выйти иначе: побудешь в гостях, да и уедешь, не попробовав горячего византийского тела.

   — Может быть, ты и прав, — усмехнулся Можер, опрокидывая бокал.

   — Но ты что-то нынче не весел, граф, — снова налил ему вина собеседник. — Быть может, скучаешь по дому?

   — Я скучаю по моему оружию! — вскричал нормандец. — Я хочу воевать, а что вместо этого?.. Новый король принёс мир в королевство, и теперь здесь ни к чему и не с кем сражаться. Здесь надо только любить. Ах, дорогой Рено, в кого я превратился? В дамского угодника! Подумать только: у меня уйма любовниц при дворе франкского короля, две ждут меня в Лане, дома дожидается невеста, а в Германии ждёт сама императрица! Да, чуть не забыл, ещё одну я оставил у тётушки в монастыре. Та самая привратница. Как-нибудь заберу её оттуда.

   — Зачем?

   — Не знаю. Она красотка, вот и всё. Я должен увидеть, какова она на ложе любви.

Наутро Можер отправился в гости к императрице Феофано.

Через две недели он вернулся. Рено засыпал его вопросами. Можер устал на них отвечать и в конце концов махнул рукой, заявив, что жилище вдовушки ничуть не великолепнее королевского дворца в Париже. Да и двор императрицы не вызвал у него восторга из-за чопорности дам и флегматичности мужчин. Зато он был восхищен лошадьми — чистопородными арабскими жеребцами и кобылами. Наконец, отвечая на один из последних вопросов, Можер сказал, что король оказался прав: императрица скинула свои одежды уже на другую ночь. Рено выразил желание узнать подробности. Нормандец, пожав плечами, ответил: