Король франков

   — Ах, тётушка, подумать только, какой трогательной была наша встреча и каким постыдным и ужасным для вас может оказаться наше прощание. — Можер огляделся вокруг и остановил взгляд на высоком шкафу, стоящем у стены, близ кровати. — Как вы меня разочаровали! Да и бога тоже. Он теперь гадает: когда же это аббатиса кончит летать по своей келье? Честное слово, ему до смерти хочется посмотреть вашу посадку. Коли так, не станем обманывать его ожиданий, пусть полюбуется, держась руками за бока от хохота.

С этими словами он в третий раз схватил тётушку, дошёл с нею до кровати, высоко поднял свою драгоценную ношу и водрузил её на крышу шкафа.

   — Ну вот, — воскликнул Можер, отряхивая руки и глядя на дражайшую родственницу снизу вверх, — теперь вы стали ближе к богу, к которому всегда взываете в своих молитвах. Уверен, он тотчас услышит вас, едва вы обратитесь к нему, но даже не попытается снять, несмотря на всю вашу набожность. Вам придётся подождать, пока ангелы и святые, которых он наверняка позвал, не надорвут животы от смеха, глядя на ваши попытки спуститься на грешную землю. Что же касается меня, то я покидаю эту обитель размалёванных идиотов, глядя на которых вы пытаетесь пробить лбом полы. Прощайте, тётушка! Я, конечно, мог бы ещё остаться погостить, да уж больно у вас скучно, к тому же у ворот меня ждёт товарищ.

   — Можер, сними меня отсюда! — закричала настоятельница, начиная бесноваться на своём насесте. — Ведь какой позор, если меня увидят здесь! Да и никто мне не поможет, а спрыгнуть с такой высоты я не смогу!.. Или ты хочешь, чтобы я переломала себе все кости?

   — Кто же виноват, что в вашей келье такой высокий шкаф! — пожал плечами Можер.

Аббатиса, с перепугу забыв про распятие, которым она, надо думать, отогнала бы нечистую силу, не без помощи которой племяннику удалось водворить её на столь неподобающий трон, продолжала кипеть возмущением и брызгать слюной.

Не слушая больше её, Можер упёрся в дверь плечом. В ответ — ни малейшего скрипа, ни движения. Тогда, отойдя на шаг, он попробовал упереться в дверь руками, но она только чуть пискнула одной из досок и снова не подалась.

Можер усмехнулся и выразительно посмотрел на тётушку. Обрадовавшись было его бесплодным попыткам, аббатиса, увидев этот взгляд, задрожала от страха и сложила крестом руки на груди. Можер, не спуская с неё глаз, сделал по направлению к шкафу шаг, другой, третий... Аббатиса подобрала ноги и вся съёжилась, придвинувшись вплотную к стене. Казалось, сейчас случится непоправимое, и с неё станут срывать одежды! Подумав об этом, она воздела руки к небесам и запричитала, взывая к Богу. Потом, вспомнив про распятие, схватила его и, выпучив глаза, выставила вперёд. Теперь дьявол или же племянник — в её воспалённом мозгу это начало сливаться воедино — не посмеет приблизиться к ней! Крест на его пути!

Но Можер, проследив за этими манипуляциями старушки, только расхохотался. Потом, не доходя до шкафа, остановился, развернулся и, разбежавшись, вышиб дверь ногой.

Бедная аббатиса закричала от ужаса: дверь с шумом улетела вглубь коридора и там, гулко ударив в стену напротив, будто поверженный гигант, рухнула с грохотом на пол. Не помогли ни замок, ни петли. От того и другого остались лишь жалкие останки.

Аббатиса завыла, схватившись руками за голову. А по коридору в обоих направлениях торопливо затопали маленькие ножки разбегающихся в страхе Христовых невест. Хорошо, ни одна из них не отважилась подслушивать за дверью или подглядывать в замочную скважину. Это запрещалось уставом.

Нормандец, ведя за руку юную послушницу, вышел из кельи и направился в конец коридора. Затем они спустились по лестнице и, прошествовав аркадной галереей вдоль нефа, вышли во двор. Здесь, у клумб с цветами и вдоль грядок с редисом, луком, салатом и морковью, хлопотали юные монахини и послушницы. Увидев Можера, показавшегося из бокового нефа, будто Голиафа из стана филистимлян, они поклонились и застыли.

При виде их лицо Можера расплылось в улыбке. Он остановился:

   — Чёрт подери, вот когда пожалеешь, что у тебя не десять рук! Целый десяток благоухающих роз сорвал бы я с этих грядок и увёз с собой! Недурное пополнение для королевского двора!

Юные невесты Христовы, хихикая, стали перешёптываться, не сводя глаз с такого великана, да ещё и столь пригожего собой. В это время, надо полагать, позабыты были ими глупые обеты и постные физиономии церковников, призывающих к умерщвлению плоти и воздержанию во славу Христа. И всколыхнулись было, пробуждаясь ото сна, здоровые природные инстинкты в душах юных прелестниц, и щёчки уже зарозовели не у одной из них при чарующих звуках манящего в бездну наслаждений живого, настоящего мужского голоса... Как вдруг другой голос — грубый, женский — вывел их из оцепенения:

   — Чего вытаращились! Или Божье слово уже не властно над вами, и не страшитесь вы Божьего суда?.. Соскучились по карцеру, плети и власянице?!