Читаем Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака полностью

Юноша, живой или уже мертвый — трудно сказать, лежит на тротуаре. Трое мальчишек тут же играют в лошадки, их вожжи переплелись между собой. Они пробуют их распутать и так и сяк. В горячке игры спотыкаются о тело лежащего юноши. Наконец один из них говорит: «Отойдем, он тут мешает!» Они галопом проскакивают несколько метров и снова начинают возню с вожжами.

На рассвете в воскресенье Корчак лежит в постели и думает о письмах, которые предстоит написать, и семи визитах, которые намечены на этот день. Он не в силах пошевелиться. Обычно воля торжествовала над телом и заставляла его встать, но на этот раз тело отказывается повиноваться. Он старается не замечать запах в помещении: аммиачный запах мочи в ночных горшках, которые он ополаскивает теперь только через день, смешивается с чесночным духом, источаемым карбидной лампой. К этому букету время от времени добавлялся специфический запах от одного из семи его соседей по комнате. Вновь появились клопы, а теперь еще и моль — есть с кем бороться.

Он лежал и думал: «Чтобы встать, нужно сначала сесть на кровати, дотянуться до кальсон, застегнуть — пусть не все пуговицы, но хотя бы одну. Влезть в рубашку. Нагнуться и надеть носки. Потом подтяжки…»

С огромным усилием он заставил себя одеться. Он не обращает внимания на постоянный кашель, на сломанный зуб, который царапает язык. Он приказывает ногам сойти с тротуара на мостовую, а потом вернуться на тротуар. Когда кто-нибудь случайно толкает его, он делает робкий шаг в сторону и прислоняется к стене. Теперь уже не тело, а воля перестает ему повиноваться. Он чувствует себя как «лунатик, морфинист». На мгновение он забывает, куда идет. А когда добирается до нужного дома, останавливается на лестнице: «О чем я хотел с ним говорить?»

В последнее время такое случается все чаще. Он видит окружающее сквозь дымку, туман, лишь смутно замечая отвратительные сцены вокруг и почти не слыша того, что должно было оскорбить его слух. Он вполне мог бы отложить все эти встречи.

Жест плечами. Мне это безразлично.

Вялость. Скудость чувств, это вечное еврейское смирение. Ну и что? Что дальше?

У меня болит язык, ну и что? Кого-то расстреляли, ну и что с того? Он уже знал, что должен умереть. И что дальше? Уж второй-то раз не умрешь.

Подслушав, как хозяин магазина отвечает на жалобу покупательницы, Корчак понял, что не он один ощущает нереальность происходящего: «Уважаемая пани, все это — не товар, и здесь не магазин, вы — не покупатель, так же как я — не продавец. Я не продаю, а вы не платите, ибо эти клочки бумаги — не деньги. Вы ничего не потратили, а я не получил прибыли. Кому сейчас понадобится жульничать — ради чего? Просто надо же человеку хоть чем-то заниматься. Разве я не прав?»

В другом случае владелица мясной лавки была слишком ошарашена, чтобы отреагировать на черный юмор Корчака:

— Скажите мне, дорогая пани, не из человеческого ли мяса эта колбаса? Для конины она слишком дешева.

— Откуда мне знать, — ответила она. — Я не видела, как ее делают.

Иногда, взволнованный чем-либо, например случайной встречей с человеком, которого давно не видел, Корчак испытывал облегчение оттого, что все еще был способен на простые чувства. Но на лице встреченною друга Корчак мог прочесть, как сильно изменился он сам за это время.

В середине дня он возвращался в приют совершенно обессиленным, набрав в результате всех мучений жалкие пятьдесят злотых да получив обещание какого-нибудь благотворителя жертвовать пять злотых в месяц. А кормить нужно двести человек. После обеда он, не раздеваясь, падает на кровать — отдохнуть час-другой. Когда кончилась водка, он разводил спирт в равном объеме воды. Пять рюмок такого напитка и леденец давали ему «душевный подъем», блаженное ощущение усталости без ломоты в ногах, боли в глазах и мучительного жжения в мошонке. Он наслаждался «чувством умиротворения, тишиной, безопасностью». Увидев Корчака в таком положении, случайно зашедший в комнату человек тут же уходил. Правда, «безмятежность» его могла нарушить Стефа, забежавшая с «очередной новостью или проблемой, требующей неотложного решения».

Перейти на страницу:

Все книги серии Праведники

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии