В тот вечер, как вошло в обычай после свадьбы, король и королева ужинали со своим двором. Орнон, посол Эддиса, тоже присутствовал, потому что этого требовал дипломатический этикет. Ему было невесело. После ужина столы уберут, начнутся танцы. Первыми будут танцевать король и королева, потом королева сядет на трон, а король будет вежливо кружить по залу, время от времени возвращаясь и садясь рядом с ней. Орнон мог безошибочно предсказать, что король будет танцевать не с теми, с кем надо, – с застенчивыми девушками, стоящими у стены, с младшими дочерями слабых баронов, с племянницами и незамужними дамами постарше, не имеющими никакого веса при дворе. А старших дочерей, представленных ему, и девушек из знатных семейств, с которыми надо бы установить полезные союзы, обойдет стороной. И происходит это не от неведения. Орнон часто говорил ему, с кем стоит танцевать, а с кем нет, но король заявлял, что не может запомнить. Но Орнону скорее казалось, что король уже исчерпал себя и не желает больше ввязываться в политически мотивированные спектакли.
Вечер не сулил ничего хорошего. Орнон нехотя ковырялся вилкой в тарелке и не понимал, как ему могло прийти в голову, что наблюдать за страданиями эддисского вора будет хоть мало-мальски приятно. А что он страдает – не вызывало сомнений. Вначале молодой король пытался отвечать на утонченные и не очень аттолийские издевки и снисходительные насмешки собственными мало кому понятными шутками. Аттолийцы считали способными на утонченность только себя и поэтому не улавливали смысла его ответных ударов, а более едкие комментарии принимали за чистую случайность. Орнону не раз приходилось прикусывать язык. Он охотно признавался, пусть даже только самому себе, что в такие минуты не следует метать на короля возмущенные взгляды. От этого Эвгенидес только сильнее раззадоривался, а аттолийцы лишний раз убеждались, что эддисский посол ни в грош не ставит короля, и презирали беднягу еще сильнее.
Аттолийцы ошибались. Орнон питал к эддисскому вору глубочайшее уважение – примерно такое же, как к остро наточенному лезвию меча. Он никак не мог понять: если аттолийцы считают короля идиотом, как, по их мнению, он сумел взойти на трон? Просто они никогда не видели его в те времена, когда он был вором, стоял, откинув голову, и в глазах блестел огонек, от которого у всех вокруг волосы вставали дыбом. Аттолийцы видели в нем только новоиспеченного неуклюжего короля. Орнон и сам не понимал, куда подевался былой вор. После свадьбы Эвгенидес стал не похож сам на себя.
Возможно, в этом отчасти виноват и сам Орнон. Он предупреждал Эвгенидеса, что надо держать свой норов в узде, а язык за зубами. Он прекрасно понимал, до чего тяжело Эвгенидесу играть эту роль, и мечтал увидеть, как дерзость короля хоть немного поутихнет, а острый язык приумолкнет.
Орнон отнюдь не хотел, чтобы король покорно и бесхребетно глотал насмешку за насмешкой. Еще десятилетним мальчишкой эддисский вор мог одним-единственным взглядом дать отпор взрослому человеку. Куда подевался этот взгляд? Возможно, роль вора была для Эвгенидеса важным источником уверенности в себе и силы характера. И теперь, навсегда покинув Эддис, он растерял и то и другое. Если так, то это не сулит государству Аттолия ничего хорошего.
Аттолийцы напрасно считали, что им нужен слабый король. Слабость короля означает неопределенность. Если король не обладает властью над страной, вместо него на эту власть будут претендовать правители других народов. Они пойдут в бой, чтобы взять власть и удержать ее. Иногда этот бой будет происходить открыто, с восстаниями и гражданскими войнами, но чаще – скрытно, в виде отравлений и политических убийств. И если королева не сумеет удержать власть, ее страну ждет печальное будущее.
Орнон перевел взгляд на королеву. Возможно, она продолжит править твердой рукой. Когда она только взошла на трон, никто не ожидал от нее такой силы. Может быть, она и дальше будет восседать на престоле в одиночку, но Орнон полагал, что она уже исчерпала все свои возможности. Она сумела обуздать своих непокорных баронов и заставила их склониться перед своей властью, но оставалась еще Медийская империя, мечтавшая захватить и эту маленькую страну, и Эддис с Саунисом. Аттолия не сможет одновременно и держать своих баронов в покорности, и сражаться с Медийской империей. Один раз она сумела отделаться от медийцев, изгнав с позором их посла Нахусереша. Этот позор ослабил позиции самого посла, однако рано или поздно он или его брат, следующий император, снова явится на берега Срединного моря. В том, что медийцы вернутся, не сомневался никто из мало-мальски прозорливых людей.
И когда они вернутся, государство Аттолия должно выступить против них единым фронтом. Королева могла повелевать своими баронами, но не могла их объединить. Слишком много крови пролилось между нею и многими знатными семействами. И по этой же причине ни один из баронов не мог стать королем. Им нужен был на троне человек, не занимающий ничью сторону. Эвгенидес.