Коробка в форме сердца

Прежде чем встать, она бросила взгляд на собак. Ангус с Бон, склонившись над ящиком комода голова к голове, самозабвенно чавкали кормом. Видя, как Джорджия хмурится, Джуд сразу же понял, что у нее на уме. И вправду, далеко от собак отходить не стоило, однако Джорджия перевела взгляд на Джуда, сощурилась, привстала навстречу солнечному лучу, протянула руку вперед и, увлекаемая Джудом, поднялась на ноги. День выдался ясным. За дверью их дожидалось утро.

За себя Джуд не опасался. Казалось, новая, только сегодня придуманная песня все еще бережет его от беды, как будто, написав ее, он начертил вокруг них обоих магический круг и внутрь этого круга мертвецу хода нет. Казалось, отвадить призрака удалось — по крайней мере, на время.

Сами не замечая, что держатся за руки, чего сроду не делали, они двинулись через стоянку, и на ходу Джуд отчего-то оглянулся назад. Ангус с Бон за панорамным окном, стоя бок о бок на задних лапах, а передними опершись о стекло, с абсолютно одинаковой тревогой в глазах глядели им вслед.

25

В переполненном «Деннис» стоял страшный шум, внутри было не продохнуть от запахов жареного бекона, подгоревших кофейных зерен и сигаретного дыма. Курить разрешалось у стойки бара, справа от входной двери, и это значило, что уже через пять минут ожидания официантки за столик тебя отведут воняющим, будто пепельница.

Сам Джуд не курил вообще. Даже не начинал. В отличие от многих других эта пагубная привычка обошла его стороной. А вот отец курил. Бывая по делам в городе, Джуд всякий раз охотно, даже без просьб, покупал ему дешевые дженерики[60] целыми блоками, и оба они знали почему. Всякий раз, как Мартин закуривал и делал первую затяжку, Джуд, сидящий за кухонным столом напротив, испепелял взглядом и отца, и темно-оранжевый огонек сигареты.

— Мог бы взгляд убивать, я бы уже загибался от рака, — безо всяких преамбул сказал Мартин однажды вечером, описав сигаретой круг над столом и сощурившись на Джуда сквозь пелену дыма. — А вообще конституция у меня — дай Бог каждому, так что, пока я от курева сдохну, придется тебе подождать. Коли вправду желаешь мне смерти, есть способы куда проще.

Мать Джуда молчала, сосредоточенно луща горох, — лицо застыло, губы поджаты, пристальный взгляд устремлен в миску… Казалось, она оглохла и онемела.

Джуд (в то время Джастин) тоже молчал, не сводя взгляда с отца. Ответить мешала не злость — изумление, ведь отец будто прочел его мысли. С яростью глядя на вислые, как петушиный гребень, складки под подбородком отца, он всем сердцем желал вогнать туда, в горло Мартина, раковую опухоль, ком расцветающих, разрастающихся черных клеток. Пускай рак оставит его без голоса, пускай задушит к чертям, пускай доктора вырежут ему глотку, чтобы заткнулся навеки!

Хотя это, пожалуй, не помогло бы. Сидящий за соседним столиком разговаривал и без гортани, при помощи электроларинкса, голосообразующего аппарата, который держал под подбородком, громко, трескуче втолковывая официантке (а заодно всем и каждому в заведении):

— КОНДИЦИНЕР У ВАЗ-З-З ЕЗ-З-ЗЬ? НУ, ТАК ВКЛЮЧИТЕ! ЕДУ НЕДОЖАРИВАЕТЕ, А КЛИЕНТОВ, ДЕНЕЖКИ ПРИНОСЯЩИХ, ЖИВЬЕМ ГОТОВЫ СВАРИТЬ! МНЕ, СЛАВА БОГУ, УЖЕ ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ!

Похоже, последнее казалось ему обстоятельством чрезвычайной важности, так как, стоило официантке отойти, неугомонный старикан повторил, обращаясь к жене, фантастически толстой пожилой бабище, не удосужившейся даже оторвать взгляд от газеты:

— ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ! БОГ ТЫ МОЙ, ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ, А НАЗ-З-З ТУТ ВАРЯТ, КАК ЯЙДЗ-З-ЗА ВКРУТУЮ!

Выглядел он совсем как старик с той самой картины под названием «Американская готика»[61], вплоть до седых прядей волос, зачесанных кверху, на лысину.

— Интересно, какими мы с тобой в старости станем, — задумчиво проговорила Джорджия.

— Ну, шевелюру я сохраню, только волосы поседеют. И полезут пучками из самых неподходящих мест. Из ушей, из носу, а брови разрастутся — жуть просто. В общем, сделаюсь этаким Сантой, начисто сбившимся с праведного пути.

Джорджия поддела ладонями груди.

— А из них весь жир с годами наверняка перетечет в задницу. И сладкое я люблю, так что к старости зубы, скорее всего, повыпадут. Одна радость: если протезы вынуть, отсос, наверное, у старушки выйдет — просто класс.

Мягко коснувшись подбородка Джорджии, Джуд приподнял ее голову, пристально оглядел лицо — широкие скулы, обрамленные темными кругами глаза, взиравшие на него с легким ехидством, не слишком, однако ж, удачно маскировавшим желание удостоиться его похвалы.

— Хорошее лицо у тебя, — сказал Джуд. — И глаза хороши. Все с тобой будет в порядке. У пожилых женщин все дело в глазах. Нужно, чтоб в них жизнь играла, будто ты постоянно думаешь о чем-то забавном. Будто проказу какую-то замышляешь.

Едва он убрал руку, Джорджия опустила голову, уткнулась взглядом в недопитый кофе, заулыбалась с совершенно не свойственным ей смущением.

— Ты будто о Бамми, о бабуле моей говоришь, — сказала она. — Думаю, мы уже к обеду у нее будем. Она тебе сразу понравится, вот увидишь.

— Не сомневаюсь.