Кордон

— Вам надобно без промедления выехать в Нерчин-ский округ. — Муравьев остановил гусиное перо на едва заметной точке. — Здесь, на берегу Шилки, в деревне Лончаково, вас поджидает прапорщик Николай Алексеевич Глен с пятьюстами солдатами. Попробуем довести число служивых до тысячи человек. Людей соберем из разных сибирских батальонов. Половину солдат доставим к заливу Де-Кастри, для постройки и укрепления нового порта в Приморье; сотни полторы направим с господином Гленом в Ново-Архангельск, в Русскую Америку, на остров Ситха; остальных — с вами в Камчатку… По прибытию в Лончаково возьмите в свое подчинение весь батальон. До вскрытия рек бивуак оставлять не следует. Постарайтесь занять людей боевыми примерными учениями. Ближе к распутице начинайте готовить плавучий отряд. — И Муравьев подробно объяснил, какой путь и на чем предстоит проделать людям до Тихого океана.

На реке Шилке в распоряжение отряда будут предоставлены новый пароход, лодки, барки, но большую часть личного состава, который к весне увеличится вдвое, придется переправлять на самодельных плотах. В Усть-Стрелецке, недалеко от слияния Шилки и Аргуни, отряд встретит и далее, уже по Амуру, поведет военный губернатор. Путь по воде продлится до Мариинского поста, который расположен рядом с озером Кизи. А от поста — рукой подать до залива Де-Кастри, сушей всего двадцать пять верст.

Николай Николаевич, изучивший Восточную Сибирь не только по карте, озабоченно говорил Арбузову о трудностях пути неизведанных мест, по которому придется двигаться многочисленному отряду.

— Наш сплав, — сказал он, — будет тяжелым еще и потому, что мы первыми пойдем по Амуру от начала до устья, а посему предвидеть всех преград нам невозможно. Три с лишним тысячи верст на плотах — неслыханный сплав! — Помолчав, Николай Николаевич уверенно добавил — Мы обязательно достигнем Тихого океана. Но это нам следует сделать без лишних жертв и в короткий срок.

Арбузов отправился в Нерчинский округ.

Лончаково. Деревня в две с небольшим сотни дворов, с трех сторон прижатая тайгой к реке, никогда за свое существование не знала такого оживления — в нее прибыло полтысячи солдат. Долго вздыхал и чесал лысину староста: где и как разместить людей? Собрал сходку. На ней народ сам порешил: чтобы никому не было обидно, в каждый двор поселить по два солдата, а из той малой толики, что без крыши останется, по третьему охотники разберут, то есть желающие.

Гостеприимные сибиряки никого не оставили на улице, никого не поселили в сараях — всем нашлось место в избах. Да и солдаты — народ непривередливый, любой угол для них удобен: полати, печка, теплый чулан — все подходяще, и постели никакой не просят.

Ожила, встрепенулась тихая деревня. Многолюдно стало на улице и в переулках, весело в избах. Вечерами в некоторых домах до полуночи мерцал свет. Как уснешь, когда столько интересного, необычного рассказывают солдаты из своей походной, полной лишений жизни. Иной служивый такую историю поведает, что не сразу отличишь, где правду говорил, а где из сказки выхватил.

Староста деревни, в отличие от всех, определил к себе в дом одного человека — самого главного солдатского начальника. Этот постоялец не был похож на других: солидный, степенный, высокого роста, с темными усами. И форма у него особая — не серая, как у прочих, а черная, морская. Мог бы, конечно, при желании староста в свои просторные помещения поселить еще с десяток людей, но не захотел. На то были у него свои причины. Во-первых, как он понимал, вместе с большим начальником неудобно размещать подчиненных; во-вторых, староста со дня на день ждал в гости крупного по тем местам промышленника-золотоискателя Степана Федоровича Соловьева. Известный на всю округу богач может приехать не один. Человек он компанейский, шумный, любит простор. Ему отведи половину дома, мало будет. Впрочем, в Лончаково старосту никто не помышлял упрекать в том, что взял в постояльцы только солдатского начальника. Староста в деревне — голова, он сам знает, как ему поступать.

Владелец золотых приисков Соловьев появился в Лончаково на третий день после приезда Арбузова. Две тройки серых в яблоках орловских рысаков, звеня бубенцами, заплясали у ворот старосты.

— Открывай, чертяга! — загремел басистый голос.

В сенях сбросив соболиный тулуп — люди подберут и

куда надо положат, — Соловьев, высокий, широкоплечий, с заиндевевшей окладистой бородой, шумно ввалился в прЬсторную избу.

— Почему не накрыт стол? — голосом церковного дьякона пробасил он. — Не ждал, чертяга!

Увидев морского офицера, Соловьев удивленно вскинул кустистые брови и, протянув руку, проговорил, словно встретил давно знакомого человека:

— Здорово! Кого-кого, а вот тебя, паря, встретить не ожидал! Моряк в Сибири — удивленье!

Арбузов, не привыкший к такой беспардонности, на фамильярность промышленника ответил сдержанным «здравствуйте» и слабо пожал протянутую руку.

— Не сибиряк! Ей Богу не сибиряк! — сразу определил Соловьев и, уставя пристальный взгляд, добавил — Но ты пообвыкнешь и нас, сибиряков, признаешь…