На самом деле меня просто не увлекала лепка из глины не на жизнь, а на смерть. Особенно, если обязательным пунктом программы было зашвыривание участников в печь для обжига.
– У горных великанов есть традиция под названием твейрвиги, – сказала Алекс. – Битва двое на двое.
– У викингов тоже есть, только ейнвиги, один на один, – добавил Ти Джей. – Вместо «твейр» – «ейн».
– Грандиозно, – выдохнул я.
– Ну да! Я читал об этом…
– Неужто в путеводителе?
Ти Джей потупился.
Алекс подхватила ящик с разными инструментами:
– Ну, правда, Чейз, некогда сейчас тебя просвещать. Ти Джей дерется с Хрунгниром. Я делаю глиняного воина, который дерется с великаньим глиняным воином. А ты на подхвате, или исцеляешь кого-нибудь, или еще что. Все просто, как дважды два.
Я уставился на мешки с глиной:
– Глиняный воин. То есть это типа волшебная керамика?
– Керамика для начинающих, – терпеливо повторила Алекс. – Ти Джей, приступай к нарезке кусков. Мне нужны полоски примерно в дюйм[41] толщиной, штук шестьдесят-семьдесят.
– Конечно! Я возьму твою гарроту?
Алекс смеялась долго и надрывно:
– Ну уж нет. В том сером ящике должна быть струна для глины.
Ти Джей надулся и побрел копаться в ящике.
– А ты, – обернулась ко мне Алекс, – будешь делать из глины колбаски.
– Колбаски.
– Я уверена, ты сумеешь скатать колбаску из глины. Это как змейка из пластилина.
Неужели она знает про мой тайный порок? В детстве мне нравилось лепить из пластилина (в детстве – то есть лет примерно до одиннадцати). Поэтому скрепя сердце я признал, что катание колбасок входит в число моих талантов. И поинтересовался:
– А ты что будешь делать?
– Самое трудное – работать на гончарном круге, – пояснила она. – Для начала нам нужен хороший промин.
Прозвучало это немного угрожающе, но я догадывался, что проминать она собирается глину, а не кого-то еще. Хотя с Алекс никогда точно не знаешь.
– Ну что же, мальчики, – объявила она. – За работу!
После нескольких часов скатывания колбасок плечи у меня ныли, а рубашка прилипла к телу. Едва я закрывал глаза, как перед ними начинали вихляться глиняные змейки.
Единственным спасением было радио. В студии имелся маленький радиоприемник, и я время от времени вставал, чтобы переключить каналы, потому что то Алекс, то Ти Джею не нравился какой-нибудь очередной трек. Ти Джей предпочитал военные марши. Но с военными оркестрами на английском радио, как выяснилось, напряженка. Алекс любила песни из японских мультиков – такого на местных волнах тоже водилось негусто. В итоге, к моему удивлению, они сошлись на «Дюран Дюран»[42].
Еще время от времени я притаскивал Алекс прохладительные напитки из здешнего холодильника. Особенно ей пришелся по вкусу «Тайзер», вишневая газировка со всякими вкусовыми добавками. Я не проникся, но Алекс мигом подсела. Губы у нее сделались ярко-красными, как у вампира, и это с одной стороны меня как-то коробило, а с другой вроде даже и восхищало.
Ти Джей носился между своей нарезкой из глины и печью, которую готовил для самого эпичного в истории обжига. Больше всего ему нравилось прокалывать в глине небольшие дырочки диаметром с карандаш – чтобы в печи глина не потрескалась. Все это он проделывал, напевая, дюрандюрановский хит «Голодный как волк». Я-то, понятное дело, не поклонник этой песни из-за некоторых фактов моей биографии. Ти Джей выглядел довольно бодрым для парня, которому с утра пораньше предстоит схватиться с двадцатифутовым громилой. Я решил не напоминать ему, что если он погибнет тут, то придется ему навеки упокоиться среди приветливых англичан.
Свой стол я придвинул поближе к кругу Алекс, чтобы поговорить. Обычно я дожидался, пока она начнет отцентровывать обеими руками очередной глиняный ломоть, и только тогда задавал вопрос. Когда у Алекс обе руки заняты, меньше шансов получить по шее.
– Ты раньше уже такое делала? – спросил я. – Ваяла глиняного мужика?
Она посмотрела куда-то вбок. Лицо у нее было усеяно белыми точечками глины.
– Пробовала несколько раз. Правда, не такого большого. Но моя семья… – Она склонилась над кругом, вытягивая из глины конус, похожий на пчелиный улей. – Как выразился Хрунгнир, мы этому делу обучены.
– Твоя семья, – эхом откликнулся я. А сам попытался представить себе Локи, сидящего за столом и катающего глиняные колбаски.
– Семья Фьерро. – Алекс подозрительно покосилась на меня. – Ты серьезно? Никогда не слышал о керамике Фьерро?
– Ну-у-у… А должен был?
Она улыбнулась, будто мое невежество немного подняло ей настроение.
– Наверное. А может, и нет. Ты же не особо разбираешься в готовке или в обустройстве дома. Лет десять назад это был дико популярный бренд. Я не про то промышленное барахло, которое выпускает мой отец. Я про дедушкино искусство. Он открыл свое дело, когда эмигрировал из Тлатилько.
– Тлатилько. – Я лихорадочно соображал, где это может быть. – Это же где-то в стороне от трассы I-95?[43]
Алекс расхохоталась: