Корабль идет дальше

Я удивился. На баяне? Почему на баяне? Раньше Панфилов на баяне не играл. Мне захотелось сразу же повидать капитана. Я не видел его несколько лет. Каким он стал? По мягкой, вишневого цвета дорожке, расстеленной в коридорах и на трапах, я поднялся наверх и остановился у двери в капитанскую каюту. Оттуда доносились нестройные звуки баяна. Я постучал. Играть перестали, и я услышал:

— Пожалуйста!

Капитан сидел посредине каюты на табуретке-раскладушке с перекинутым через плечо черным ремнем и держал в руках большой многорядный баян. Он не удивился моему приходу:

— Ну, здравствуй. Я просил в отделе кадров, чтобы вместо Игоря Васильевича прислали тебя. Тот уходит на другой пароход. Как живешь?

Он заметил мой недоуменный взгляд, брошенный на баян, смущенно улыбнулся:

— Новое увлечение. Пока плохо получается. Но ребята просили выступить на концерте самодеятельности. Вот и разучиваю. Послушай…

Он склонил голову набок, заиграл довольно бодро «Донну Клару», но через некоторое время сбился с мелодии.

— Как?

— Не очень-то важно, — засмеялся я.

— К концерту подготовлю, — сказал капитан, снимая баян. — Садись.

Мы уселись в кресла.

— Когда придет старпом, примешь у него дела. Побыстрее только. Послезавтра отход. Команда здесь хорошая. Особенно можешь положиться на боцмана. Кто? Павел Иванович Чилингири. Слыхал? Славится на все пароходство как лучший такелажник. С помощниками познакомься. Тоже неплохие ребята. Я думаю, что тебе надо знать о моих требованиях к старпому.

— Обязательно.

— Так вот… Порядок такой. Я все делаю в пароходстве, ты — на судне. После прихода «Смольного» в Ленинград я уезжаю домой и возвращаюсь на борт только к подписанию коносаментов. Если встретятся затруднения, звони по телефону. Я приеду немедленно. Справишься? — Капитан испытующе взглянул на меня.

— Не знаю, Михаил Петрович. На таком большом судне я еще старпомом не плавал.

— Значит, я ошибся, что попросил тебя? Я вспыхнул:

— Я полагал, что всегда сумею получить у вас совет…

— Но ты ведь старпом. А если я неожиданно умру в море? Тогда тебе придется решать еще более трудные задачи. Ладно. Не бойся. Пока иди спать. Поздно уже.

Я вышел. Самолюбие мое было задето. А вдруг в самом деле не справлюсь? Иностранцы пассажиры, сложные генеральные грузы, ресторан, много обслуживающего персонала… Отказаться, пока не поздно? Нет, надо попробовать. Чего, собственно, бояться? Судно как судно. Ну, немного больше, чем те, на которых я плавал. Ничего.

Михаил Петрович обманул меня. Он приходил на «Смольный» ежедневно, но ни во что не вмешивался. Капитан здоровался со мною, задавал несколько ничего не значащих вопросов, поднимался к себе и наблюдал за всем, что делается на судне. А я из самолюбия его ни о чем не спрашивал, хотя иногда очень хотелось.

Команде Михаил Петрович дал объективную оценку. Многие плавали на «Смольном» с постройки и уж во всяком случае не менее трех-четырех лет. Уходили в отпуск, отдыхали и снова возвращались. Все знали друг друга, сплавались и стали крепким спаянным коллективом.

Еще одно важное обстоятельство отличало «Смольный» от пяти других таких же, как он, теплоходов, плавающих в Балтийском пароходстве на Лондонской линии. На передней стенке пассажирской надстройки «Смольный» носил большое искусно написанное художником изображение известного значка КИМа. Это означало, что «Смольный» комсомольско-молодежное судно. Действительно, экипаж на теплоходе, за исключением старшего комсостава, был молодым. Объединил и задал тон на судне Александр Михайлович Зузенко и парторг — хороший парень, четвертый механик Леша Посецельский. Он обладал удивительной способностью организатора. Я помнил его еще со времени моего плавания на «Смольном» третьим помощником капитана. Теперь Леши, к сожалению, не было, но то доброе, что он заложил вместе с Зузенко, росло и крепло. Любовь к своему судну, высокая дисциплина, гордость за успехи всей команды ставились здесь превыше всего. Равнодушных на «Смольном» я не встретил. Соревновались со своими «однотипами» не формально, а с душой, болезненно переживая неудачи и бурно радуясь успехам.

Вот на какое судно я попал. Быть старпомом на «Смольном» считалось за честь. Меня это обязывало ко многому. Патриотом судна и сторонником заведенных там порядков я стал сразу же после нескольких дней пребывания на теплоходе. То, что я увидел, казалось необычным. Несмотря на уважение и любовь, которыми пользовался Михаил Петрович, он как-то оставался в тени. На других судах я только и слышал: капитан, капитан, капитан. Ни один вопрос не решался без капитана. На «Смольном» каждый так хорошо и добросовестно выполнял свои обязанности, что вмешательство капитана требовалось очень редко.

Команда приняла меня настороженно. Подойду ли я ей?

Смешной вопрос. Подойдет ли старпом команде?

Тем не менее здесь было так. Ко мне относились с прохладцей, — вежливо, быстро выполняли все мои распоряжения, но во всем чувствовалось, что пока я еще не свой, не «смольнинский», что ко мне присматриваются.