Корабль идет дальше

Мы с Борисом Макаровичем Соколовым, молодым, энергичным человеком, на пузатом моторном боте подходили к каждой «единице», лазали по трюмам и жилым помещениям.

— Да, я вам скажу, — поджимает губы Соколов. — Четыре миллиметра корпус. Это не объекты для проводки через пролив Вилькицкого. Знаете, какой тяжелый лед? Мы морские суда по одному проводили, а вас тут сорок. Не знаю, не знаю…

Когда Пономарев выслушал доклад старпома, он сказал Наянову:

— Вот что, Федор Васильевич, беру только половину твоего каравана. Остальных возвращай обратно.

Капитаны ледоколов сидели вокруг стола, накрытого зеленым сукном, курили и одобрительно кивали головами. Они были согласны со своим флагманом. Девятнадцать судов еще кое-как можно будет провести, а тридцать восемь… Но Батя воспротивился такому решению. Он вытащил из кармана радиограмму начальника Ленского пароходства и прочел:

— «Ждем вас нетерпением. Флот запланирован будущую навигацию. Каждая единица дороже золота. Сообщите дату подхода». Понимаете, Павел Акимович, половина каравана ни то ни се. Не решает вопроса. Либо вы берете все суда, либо я возвращаюсь обратно. Лене нужен флот как дыхание… Растут перевозки не по дням, а по часам.

Начались горячие споры. Брать или не брать наши «клипера». Ледокольщики высказывались осторожно.' Они понимали всю сложность этой проводки и меру ответственности, которая ляжет на них, если они поведут караван. В конце концов Павел Акимович сказал Наянову:

— Ладно. Убедил. Беру всех. Отвечать вместе будем, если что… Передай своим капитанам, чтобы внимательно следили за сигналами ледоколов, соблюдали строжайшую дисциплину… Пойдем так: впереди «Ленин», потом «Красин», восемь твоих, затем «Капитан Белоусов», опять восемь твоих и так далее. На пути к нам присоединятся еще два ледокола: «Ермак» и «Капитан Воронин». Там перестроимся. И давайте сниматься как можно скорее. Дорога каждая минута.

Мы покинули атомоход. Через час наши суда снялись с якорей, построились и пошли длинной кильватерной колонной. Сначала путь казался не таким уж страшным. Встретился разреженный лед. Караван продвигался довольно быстро. Но через несколько часов лед начал сгущаться и скоро превратился в плотно сбитые сплошные поля. Ход замедлился. Грузовые теплоходы стали застревать. Ну что они могли со своими длинными корпусами и слабенькими машинками? То здесь, то там во льду виднелись беспомощные суда, раздавались частые короткие гудки, означавшие: «Застрял во льду. Нужна помощь».

Опекающий группу ледокол возвращался, окалывал беднягу, выводил в канал, но не успевал он занять свое место, как уже слышался писк кого-то другого. Снова надо было возвращаться, окалывать, выводить. Ночью продолжать путь стало невозможно и опасно. Встали на ночевку.

Не забуду я эту ночь в открытом замерзшем море. Метет поземка. Снег кружится в воздухе. Холодно. Впереди стоит «Ленин». Синий, какой-то космический свет его прожектора направлен на караван. Наши суда разбросаны, стоят без всякого порядка. Там, где застал сигнал флагмана об остановке. До пролива еще далеко.

Начальник экспедиции, Башко и я на мостике нашего «Озерного-82». Сидим молча. Говорить не о чем. У всех, вероятно, одни и те же мысли.

— Нет, — вдруг прерывает молчание Наянов, он отвечает сам себе, потому что мы его ни о чем не спрашивали, — нет, надо было рисковать и идти. Ведь, шутка сказать, тридцать восемь судов! Тяжело идем, я вижу, что тяжело. Может быть, дальше будет полегче. Павел Акимович говорил, что кое-где есть чистая вода.

— Вряд ли, — говорю я. — Ветер начинается. Лед сжимает. Слышите?

Чувствуется, как вздрагивает корпус «Озерного». Это еще не настоящее сжатие, только предупреждение. Сжатие! Для нас это самое страшное. Скорлупки ведь!

Прекрасно понимает это и Пономарев. Надо любыми средствами скорее выйти изо льдов. Утром поступает команда: «Ледоколам взять на буксир грузовые теплоходы». Подошли еще два ледокола. Теперь их уже семь. Берут на буксир по четыре-пять штук. Кажется, такой метод оправдывает себя. Ход хороший. Все держатся кучно, никто не отстает, никого не надо окалывать. Наши буксиры идут самостоятельно. Они короткие, им легче маневрировать во льду, следовать по пробитому каналу.

Но караван подстерегает другая опасность. Часа через два следования на буксирах почти все рации грузовых теплоходов передали на ледоколы: «Меньше ход! Меньше ход! Из-под ваших винтов выворачиваются большие льдины, пробивают нам корпуса, сворачивают насадки, рули, загибают винты». Что же делать? Ведь надо идти как можно быстрее. Ледовая обстановка ухудшается. Об этом сообщает самолет ледовой разведки, который все время летает над нами и держит непрерывную связь с «Лениным». Ветер перешел на норд-ост. В проливе началось торошение льда. Пономарев вызывает Наянова к радиотелефону:

— Федор Васильевич, слышал, что передают летчики? Твое мнение?

— Надо идти.

— Я тоже так думаю. Будем идти. Если появятся серьезные повреждения, команды ледоколов помогут подлатать твои суда.

А с наших «перышек» на имя начальника экспедиции уже поступают тревожные радиограммы: