Корабль дураков; Избранное

Посланца своего

Меркурия отправил,

Чтоб он к богам доставил

Ту дивную жену,

Которая страну

Имперскую способна

Спасти от смуты злобной.

Кронид гонцу сказал,

Чтоб тот и не дерзал

Вернуться в зал совета

Без Общей пользы этой.

Гонец в ответ: «Лечу,

Но прежде знать хочу,

Где разыскать ее мне».

Кронид сказал: «Я помню,

Что скрыться встарь под кров

Имперских городов156

Она от смут старалась».

Меркурий рек: «Случалось

Мне к людям в день подчас

Летать по десять раз,

Но с ней, могу ручаться,

Мне не пришлось встречаться,

Хоть довелось о ней

Наслушаться речей

В харчевнях, в замках, в селах,

На ярмарках веселых

И в городских стенах.

Вот почему мне страх,

Что не найду ее я,

И не дает покоя».

Кронид вскричал тогда:

«Понятна мне вражда,

Грозящая всечасно

Империи несчастной,

Раз нет ни беднякам,

Ни знатным господам

До Общей пользы дела.

Но то, как уцелела

Страна в беде такой,

Не понял разум мой.

Я к вам взываю, боги,

И жду от вас подмоги.

Подайте мне совет,

Как Общей пользы след

Нам отыскать вернее».

«Следила я за нею, —

Сказала, встав, Луна, —

В ту ночь, когда она

Европу покидала

И в Грецию бежала,157

Надеясь, что приют

Афины ей дадут».

Воскликнула богиня

Диана:158 «Нет в помине

Ее там с давних пор.

Но как-то через бор

Я с гончими летела,

И в нем она сидела

С заплаканным лицом,

Склонившись над ручьем.

Я подошла поспешно,

Но, лик свой безутешно

Руками заслоня

И устыдясь меня,

Она бежать пустилась,

В расщелину забилась

И скрылась меж камней,

Послав туда за ней,

Мы узрим этой ночью

Изгнанницу воочью».

Кронид сказал: «Иди

И тотчас приведи

К нам ту, в чьем возвращенье —

Империи спасенье!»

Меркурий в небо взмыл

С бряцаньем звонких крыл,

А боги совещались,

И то, о чем шептались

Они, сойдясь в кружок,

Расслышать я не мог.

Но наконец Меркурий,

Стремительнее бури

Влетев обратно в зал,

Юпитеру сказал:

«Я к ней нашел дорогу,

Но так она убога,

Изранена, больна,

Худа, измождена,

Подавлена, убита,

Лохмотьями покрыта,

Что в ней едва-едва

Еще душа жива.

Распухнувшие губы

Не покрывают зубы,

В лице кровинки нет,

В глазах померкнул свет,

Стучит в ней сердце вяло,

Совсем невмочь ей стало

Ни охнуть, ни вздохнуть,

И бьется пульс чуть-чуть.

Расстался я с больною,

Не взяв ее с собою

Из страха, что пути

Ей не перенести».

Кронид в расстройство разом

Был приведен рассказом

И с трона молвил так,

Дав Эскулапу159 знак:

«Целитель всякой хвори,

Ты нам поможешь в горе.

В дорогу соберись

И побыстрей спустись,

Моим веленьям внемля,

С Меркурием на землю.

Возьми с собой нектар,

Целебных трав отвар

И, встретясь с Общей пользой,

Ее усердно пользуй.

Нутро прочисти ей,

Все раны вновь зашей,

Вдохни былые силы

В суставы, кости, жилы,

В ней бодрость возроди

И к нам ее веди!

Мы при ее посредстве

Страну от войн и бедствий

Немедля исцелим

И воссоединим

Приязнью и любовью

Князей и все сословья,

Чтоб был орлом дракон160

Раздора побежден

И в этом пособили

Орлу усилья лилий!»

Два бога улетели,

И тотчас же запели,

Вбежав в чертог златой

Ликующей толпой,

Сирены161 сладкогласно.

Rem-publicam я страстно

Увидеть бы желал,

Но кукарекать стал

Петух в хлеву задорно,

И я вскочил проворно,

Хотя душой скорбел,

Что сон не досмотрел.

Я верю: провиденье

Само уймет волненья,

Сплотив в единый стан

Князей и горожан

И к миру приучив их.

Дожить до дней счастливых,

Которые, опять

Сумев единой стать,

Империя узнает,

Ганс Сакс вам всем желает.

ЭПИТАФИЯ, ИЛИ НАДГРОБНАЯ РЕЧЬ НАД ПРАХОМ ДОКТОРА МАРТИНА ЛЮТЕРА

162

Случилось в тысяча пятьсот

Сорок шестом году и в тот

Семнадцатый день февраля,

Что в поздний час, уже дремля,

Я вдруг охвачен был тоской.

Не понимал я, что со мной,

Но, тяжкой думой удручен,

Бессильно впал в тревожный сон.

Мне снилось, что вхожу я в храм.

Он по саксонским образцам163

Построен. Свечи в нем горят,

Плывет курений аромат

И, черным бархатом покрыт,

Посередине гроб стоит.

Висит над гробом щит с гербом,

И роза пышная с крестом164

Виднеются на том гербе.

Вздохнул я и сказал себе:

«Господь, что это быть могло б?

Не Лютеров ли это гроб?»

В тот мир прекрасная жена,

Вся в белое облачена,

Поспешно с хоров вниз сошла.

То Теология165 была.

Ей исказил лицо испуг.

Она на гроб упала вдруг,

Рыдая, руки заломив

И сокрушенно возопив:

«Ах! Да помилует творец!

Ужели ты теперь мертвец,

Ты, верный рыцарь, ты, герой,

Кого создатель всеблагой

Моим защитником избрал,

Кто словом божиим смирял

На диспутах моих врагов,

Кто, неподкупен и суров,

Умел давать пером своим

Отпор гонителям моим?

Тоску и горе затая,

В плененье вавилонском166 я

Томилась много лет подряд.

Был белоснежный мой наряд

Врагами гнусно осквернен,

Изодран, смят и загрязнен.

Они бесчестили меня,

Пытая, понося, черня.

Безбожный смысл учений их

Оставил на чертах моих

Такую страшную печать,

Что лик мой стало не узнать.

Был тяжек рабский мой удел,

Но ты на помощь мне приспел.

Герой, тебя послал господь

Мою истерзанную плоть

От язв нечестья исцелить

И мой наряд от лжи омыть.

Ты мне здоровье возвратил

И лик мой скорбный осветил

Сияньем прежней красоты.

Со мной немало принял ты

Труда, мучений и тревог.

Ты страхом смерти пренебрег,

Презрев коварство пап, князей,

Епископов и королей,

Пытавшихся отмстить тебе.

И ты не отступил в борьбе,

Не дрогнул ни на миг в бою,

От супостатов честь мою

И веру божию храня.

Кто защитит теперь меня?