Коптский крест

«…Для исправления повреждений, кои окажутся в необходимых для опытов и исследований минных запасах морского ведомства, а также для заказа новых предметов и на материальные потребности для мастерской и для гальванических операций вообще, ассигновать сумму 500 руб. серебром.

Для ознакомления с подводной гальванической минной частью гг. офицеров морского ведомства назначить, по усмотрению и выбору начальства, некоторых из них в числе не менее трех к участию в сих занятиях – из наиболее способнейших к практическим операциям, вполне ревностных и благонадежных».

Никонов, зевнув, отложил журнал. Настроение было совершенно нерабочим. Лейтенант только час, как вернулся к себе на квартиру; утро он провел в Императорском Московском техническом училище, в электротехнической лаборатории, куда был откомандирован с поручением от Морского ученого комитета. Уже два месяца Никонов исправно посещал храм наук, составляя по вечерам длиннейшие отчёты, полные канцелярских оборотов, уставных сентенций, а порой – случалось и такое – и дельных мыслей. Два дня назад с курьером из-под шпица прибыла очередная порция казённых бумаг – и в результате Никонов тратил прекрасный майский день на записки штабс-капитана В. Г. Сергеева о подводном минном искусстве. То, что документу этому минуло уже 33 года, дела не меняло; начальство поручило несчастному лейтенанту составить исторический обзор всех предложений по минно-гальванической части со времен Крымской войны – с указанием, какие работы проведены и какие средства из казны потрачены. И вот теперь, вместо того, чтобы готовиться к празднику в Петровском парке, Никонов глотал пыль, листая подшивки журнала Однако же – любому делу должен найтись разумный предел. Лейтенант решительно убрал тетрадки «Морского сборника» в ящик стола, одернул китель и вышел в гостиную.

Когда Сергей Алексеевич Никонов только прибыл в Москву, он, подобно другим офицерам, приезжающим в старую столицу с командировками, собирался остановиться в гостинице. Однако старшая его сестра, тридцатипятилетняя, рыжеволосая Нина Алексеевна, уже пятнадцать лет, как вышедшая замуж за путейского инженера Дмитрия Сергеевича Выбегова, и слушать не захотела ни о чем подобном. Она решительно пресекла разговоры о гостинице или меблированных комнатах и вынудила обожаемого младшего брата поселиться в их московском доме.

Выбеговы обитали на Ивановской горке, на Большом Спасоглинищевском переулке, во флигеле бывшей усадьбы Алабова. Дом этот был собственный инженера; занимая высокий пост в правлении Николаевской железной дороги, Дмитрий Сергеевич жил на широкую ногу, держал выезд и был очень рад приезду шурина. Морские офицеры были редкими гостями в Первопрестольной, и путейцу, поигрывавшему по средам в Английском Клубе[113], льстило такое родство.

Кроме инженера с супругой, в доме на Спасоглинищевском обитали двое их детей – младшая, девятилетняя Настя, и старший, тринадцатилетний Сережа, тезка лейтенанта. Мальчика теперь дома не было – он год, как поступил в Первый Московский кадетский корпус и покинул родные стены.

Одну из комнат на втором этаже занимала четырнадцатилетняя Варенька Русакова, дочь родной сестры инженера, проживавшей в Ярославле. Отец Вареньки, майор-артиллерист, тяжко раненый на Шипке, скончался три года назад. Вдова его, будучи сильно стесненной в средствах, выхлопотала для дочки место в Елизаветинской женской школе, созданной в 1877-м году для дочерей офицеров, погибших на Балканах. Весь первый год Варенька прожила в пансионе при школе, но потом Нина Алексеевна убедила мужа взять племянницу в дом.

С момента, как Никонов обосновался в доме Выберговых, отношения между ним и Варенькой установились самые сердечные. Девочка души не чаяла в лейтенанте, и готова была даже влюбиться – блестящий, молодой морской офицер – нешуточное испытание для барышни в самом что ни на есть романтическом возрасте. Однако ж лейтенант умел повести себя тактично, не допуская Варю до той черты, за которой родственная близость принимает опасный характер.

Умница Варя все поняла – и они с лейтенантом стали друзьями. И уже сама с удовольствием подкалывала гимназических подруг, которые всякий раз, при виде Никонова, впадали в смятение. А вот Марина Овчинникова, одноклассница Вари, скорее, подыгрывала ей. На нее, конечно, тоже производил впечатление молодой моряк; однако же, будучи барышней практической, Марина романтических иллюзий не питала.