Конвейер смерти

– Не обижайся, но тебе, Никифор Никифорыч, сейчас надо рыть носом землю! Ты в двадцать пять лет достиг того, к чему я пришел после тридцати! Работай! А я уже давно отдыхать должен. Знаешь, какое у меня золотое правило? Пахать, как папа Карло, первый год службы, создать себе имя и репутацию. После этого имя будет долго на тебя работать. Я вот сейчас лишь процентов на тридцать напрягаюсь, а претензий ко мне никаких. Механизм отлажен, крутится-вертится, коллектив сплочен и выдрессирован. Теперь настала пора трудиться моим заместителям, сохранять тщательно созданную структуру.

– Заместителям… Громко сказано. Замкомбата бронежилет к дверям прибил, забаррикадировался и выходит из комнаты только поесть и облегчиться. Начальника штаба после госпиталя и отпуска до Нового года не увидим. Зам по тылу себе новую должность обхаживает, а зампотех не расстается с гитарой и творит сонеты.

– Вот тебе и флаг в руки! Зарабатывай авторитет на новой должности. Ты, конечно, имя уже немного себе сделал, но в основном как боевик, а не как воспитатель и замкомбата. Иди трудись! И не стесняйся. Если вдруг понадобится освободить комнату, намекни – сразу уступлю поле битвы, пойду проверять наряд и караул.

– Спасибо за заботу! – Я вздохнул и вышел из комнаты, застегивая куртку на ходу.

* * *

В казарме буянил Бугрим. Разведвзвод был построен в коридоре у каптерок в одну шеренгу, все стояли, потупив взоры. Прапорщик держал за грудки двоих бойцов и тряс так, что они ударялись друг о друга головами, при этом он что-то грозно говорил сквозь зубы.

– Виктор! В чем дело? – спросил я, хмурясь.

– Зайдите к ним в каморку, товарищ старший лейтенант, сразу увидите это «дело».

Я толкнул ногой дверь и вошел в каптерку. За столом сидел солдат перед чистым листом бумаги, теребя в руках ручку. Лямин – мой недавний спаситель.

– Что случилось? – спросил я громко, и солдат, вздрогнув, поднял голову.

Огромный фингал окрашивал синевой правую половину лица, закрывая глаз опухолью. Бил левша. Левша у них во взводе Гостенков, он всегда этим козырял. Нос у солдата был как слива. Губа подбита. Вот оно, поле деятельности, о котором говорил Подорожник.

– Дружище, кто тебя так отделал? – поинтересовался я для порядка.

– Никто, упал. Споткнулся в темноте, – пробормотал боец.

– Ага, так я и думал. Три раза подряд и разными частями физиономии! Это работа Гостенкова?

– Нет. Я сам упал.

– Ладно, иди в ленкомнату, там пиши свои воспоминания.

Я выглянул из кабинета и позвал солдата:

– Гостенков! Подь сюда!

Двухметровый громила отделился от стены, вошел в каптерку и доложил:

– Товарищ старший лейтенант! Ефрейтор Гостенков по вашему приказанию прибыл.

И тут же получил по лбу огромной деревянной указкой, лежавшей на столе.

– Ох! За что? – завопил, схватившись за голову, боец.

– За то! За все хорошее! Сам знаешь за что!

– Убью гада! Вот гнида! Заложил! – завопил, слегка шепелявя, солдат.

В следующее мгновение он получил еще один удар по плечу, от которого палка, не выдержав, переломилась пополам.

– У-у! Ни за что! Разве так можно? А еще земляк, в одной области живем… Обижаете!

– Послушай ты, шкаф! Тебя, негодяя, и меня Лямин в зеленке от смерти спас. Это он двух духов завалил, когда у тебя, недотепа, патроны в пулемете закончились.

– У вас тоже патронов не было…

– Так вот, недоумок, не будь его, нас обоих упаковали бы в дальнюю дорогу в деревянно-цинковых гробах. И лежал бы ты сейчас в Сибири в промерзлой земле. Но тебе было бы все равно, потому что мертвецы к холоду не чувствительны!

– Ну зачем вы так злобно?

– А как с тобой, недоноском, разговаривать? Забыл, как я тебя защищал, дембелей гонял? Теперь сам постарел, других обижаешь? Об тебя можно не указку сломать, а ломик согнуть! Я сразу вычислил твою руку. Левша… Удар с левой руки – твой. Кто бил его еще?

– Не знаю, я не бил.

– Гостенков, я сейчас вызову Бугрима и оставлю с ним наедине. Виктор из тебя сделает отбивную.

– Я ничего не знаю.

– Ну и ладно, тебе жить, тебе думать. Сейчас из тебя будем делать инвалида войны.

Приоткрыв дверь, я вызвал «комсомольца», шепнул ему на ухо: «Действуй!» – а сам принялся распекать разведчиков:

– Шлыков, Мочану, Викула, Мартын! Как вам не стыдно! Воюете в зеленке, друг друга из засад выручаете, раненых товарищей выносите, а в полк возвращаетесь и лупцуете молодежь! Вдруг завтра Лямин или другой молодой солдат возьмет и кого-нибудь из вас, не дай бог, раненого не понесет, бросит.

– Пусть только попробует! Я ему не вынесу! – прошипел грозно Мочану.

– Что-то ты разговорился, молдован. Забыл, как мы за тебя с чеченцами воевали?

– А никто и не просил об этом.

– Никто не просит и сейчас, но теперь я возьмусь за вас.

В казарму забежал Пыж и с ходу дал по уху каждому старослужащему. Они взвыли, потирая лица.

– Пыж! Николай! Без разрешения особо руки не распускай! – возмутился я.

– Разрешите, товарищ старший лейтенант, поговорить с этими болванами? – нахмурился начальник разведки батальона.

– Не возражаю. Но говорить с ними нужно чаще и до того, как они кулаками махать начинают! Ясно, товарищ старший лейтенант? – спросил я гневно.