Контрреволюция

Во главе Освага стал ростовский купец Парамонов[223], поручивший руководство центра некоему Чахотину[224], убежденному поклоннику системы Тейлора[225] в работе всякого рода. Чахотин все свое внимание обращал на применение его излюбленной системы в деле получения материалов и распространения их. Его интересовало не столько «о чем» ведется пропаганда, как то, «как» она ведется. Между тем успешное проведение в жизнь системы Тейлора требует безукоризненного функционирования всех отдельных частей работающего аппарата, а этого-то и не было. В составе центрального органа Освага преобладали женщины, в большинстве случаев беженки, раньше нигде не служившие, теперь поступившие в Осваг из-за куска хлеба. Малейшая неаккуратность одной сотрудницы порождала задержку по всей линии. В результате Чахотинский аппарат работал неисправно и в техническом отношении. Все неудачи и недочеты пропаганды были приписаны применению системы Тейлора, стали высмеивать ее, и в конце концов было решено перестроить пропаганду на новых началах. Создан был самостоятельный «Отдел пропаганды» и руководство его было поручено новым лицам: Соколову, мне, потом был привлечен в качестве второго помощника профессор истории Петроградского университета Эрвин Давыдович Гримм[226].

Неудача пропаганды Освага зависела, конечно, не столько от неумелого применения системы Тейлора, сколько от того, что главное командование Добрармии не решалось четко и ясно объявить свою политическую программу. Потому и в пропаганде получались недомолвки и неясности, которые всякий имел возможность толковать по-своему. А не решалось главное командование открыто объявить свою программу, потому что элементы, на которые оно опиралось, были до крайности разнообразны, и экономические условия, в которых армия обреталась, заставляли командование считаться со всеми этими разнообразными элементами.

Основной базой Добровольческой армии являлось население казачьих областей: Донской, Кубанской, Терской. Состав этого населения и отношение составных частей этих к контрреволюции были далеко не однообразны. Большинство населения были казаки, обставленные в экономическом отношении неплохо, во всяком случае, лучше крестьянства центральной части России. Аграрный вопрос в этих областях не имел той остроты, как в центре. Казаки хотели сохранения существующего положения, хотели самостоятельно распоряжаться у себя на Дону, Кубани и Тереке и не давать никому вмешиваться в их дела. В этом отношении они являлись пригодным для контрреволюции материалом. Однако, готовые защищать от большевиков свои области, они не особенно охотно откликались на призывы наехавших к ним беженцев «освобождать Москву». Эти настроения казаков использовали политические местные деятели, протестуя против вмешательства главного командования Добрармии в областные дела.

Другую часть населения составляли так называемые «иногородние», люди, давно переселившиеся в эти области, не приписанные к казакам и экономически обставленные значительно хуже, нежели казаки. Этот элемент ждал улучшения своего положения не от Добрармии, а от большевиков.

Третью часть населения составляли пришлые рабочие на угольных копях в Донецком бассейне и на местных фабриках и заводах. Этот элемент был, конечно, настроен целиком против Добрармии.

Помимо привлечения на свою сторону широких казачьих масс, командованию Добрармии приходилось считаться с правительствами казачьих областей и в еще большей мере с местными парламентами – Донским кругом и Кубанской Радой. Члены Круга и Рады были настроены в общем контрреволюционно, но контрреволюцию они понимали по-своему, а главное, протестовали против вмешательства Добрармии в местные областные дела. Между тем Добрармия, ведя войну на территории этих областей, вынуждена бывала сплошь и рядом в эти дела вмешиваться.

На Дону, вскоре после смерти Каледина, появились немцы, и Донским атаманом стал Краснов. Опираясь на немцев, Краснову удалось наладить жизнь в старых формах, и пока немцы были сильны, окреп и Дон. В то же время главное командование Добрармии продолжало смотреть на немцев как на врагов и не прощало Краснову его подчинения немцам. Краснов протестовал: «Деникин берет от меня снаряды, которые я получаю от немцев, и меня же осуждает…» Когда немцы сложили оружие на Западном фронте, пришлось и Краснову искать помощи у Деникина, и после длительных переговоров он подчинился ему.

На Дону не было тех самостийных настроений, которые ярко сказывались на Кубани. В Кубанской Раде фигурировали две партии – линейцы[227] и черноморцы[228]. Линейцы не помышляли об отделении от России, черноморцы в этом отношении шли очень далеко: искали соглашений с городскими народностями Кавказа и мечтали об образовании самостоятельного государства в союзе с ними. Трения с черноморцами у Добрармии шли все время и вылились в конце концов в острый конфликт, закончившийся казнью одного из депутатов Рады.

С терцами[229] отношения были наиболее ровные.