Контрреволюция

В то же время я согласился войти в организацию в качестве рядового члена, рекомендовал Николаевскому дельного офицера Генерального штаба в качестве начальника военной секции и обещал произвести разведку настроений среди старших военачальников в столице.

Мой ответ, по-видимому, разочаровал Николаевского и Финисова во мне.

Офицер Генерального штаба, которого я рекомендовал организаторам «Республиканского центра», был полковник Доманевский[106].

Я знал его с малых лет. В Пажеском корпусе он был годом моложе меня по классу и моим подчиненным, когда я в качестве старшего камер-пажа заведовал его отделением. Потом мы одновременно проходили курс в Академии Генерального штаба, а во время Первой мировой войны я уже оказался его подчиненным, когда из отставки вновь на время военных действий определился на военную службу. Он в то время фактически исправлял обязанности начальника штаба корпуса ввиду полной непригодности к делу настоящего начальника штаба, генерала графа Ностица[107]. В течение первых трех месяцев войны он на деле являлся руководителем всех действий корпуса. Ему гвардия была обязана, прежде всего, полной согласованностью маневрирования отдельных частей и потому своими успехами в этот период войны.

Для меня лично, отставшего от штабной службы, было очень полезно поработать под его начальством. Это облегчило мне задачу управления штабом корпуса, когда после ухода и Доманевского, и Ностица я сам принял начальство над штабом. Однако за Доманевским был и большой грех: он периодически запивал и тогда делался ни к чему не годным. Тем не менее я высоко оценивал его организаторские способности и потому считал возможным рекомендовать его Николаевскому.

Доманевский согласился работать в «Республиканском центре» и, обладая способностью быстро схватывать сущность задания, немедленно составил план действий и принялся за дело.

В это время на фронте произошло уже много столкновений офицеров с солдатами, вынудивших офицеров покинуть свои части. Многие из таких подвергнувшихся остракизму старших и младших начальников приезжали в Петроград с целью пристроиться куда-либо на службу или просто для ознакомления с общей политической обстановкой. Эти офицеры привозили с собой недовольство революцией, вызванное теми неприятностями, которые им пришлось пережить за последнее время. Потому они являлись подходящим материалом для постройки контрреволюционных организаций.

Доманевский решил постараться использовать этот материал и под теми или иными предлогами задержать таких приезжих офицеров в Петрограде и, объединив их, придать им соответствующую организацию.

Для этого нужны были деньги, и немалые. Николаевский поначалу хвалился, что в средствах задержки не будет, но на деле в распоряжение Доманевского поступали буквально гроши.

Доманевский являлся ко мне с жалобами, я шел объясняться с Николаевским, Николаевский давал какие-то неопределенные обещания, но в результате дело организации ударных отрядов вперед не двигалось.

В «Республиканском центре» периодически, примерно еженедельно, собирались совещания. На них появлялись все новые и новые лица. Слышались речи все более и более воинственные.

На одном из таких совещаний мне бросилась в глаза фигура какого-то хорунжего или сотника, в черкеске, с кривой шашкой на боку и револьвером на поясе. Воинственный сотник очень красноречиво развивал свой план вооруженного выступления в Петрограде, указывал, где должны быть выставлены пулеметы, где пушки… Я спросил его, кто же будет стрелять из этих пулеметов и пушек? Есть ли у него подсчет сил, которые будут в полном распоряжении «Республиканского центра»?

Никакого подсчета сил контрреволюционной организации у сотника, да и у главарей «Центра», не было. В дальнейшем я узнал фамилию решительного сотника: это оказался Бермонтд-Авалов[108], сыгравший в 1919–1920 годах незавидную роль в качестве ставленника немцев во время гражданской войны в Латвии.

Во исполнение обещаний, данных Николаевскому, выяснить отношение старших военачальников в Петрограде к возможному перевороту, я решил отправиться лично к командующему войсками Петроградского округа генералу Петру Александровичу Половцеву, а к коменданту Петропавловской крепости полковнику Апухтину[109] направил его однополчанина и моего подчиненного по штабу гвардейского корпуса поручика Зиновьева[110].

Половцева я знал давно. Мы были с ним примерно однолетки и одновременно служили в Варшаве, я – в Уланском, он – в Гродненском гусарском полку.

Половцев был красив собой, богат, готов был в любой момент поставить жизнь на карту, то, что называется обычно – храбр, обладал большими способностями. В юные годы он поступил в Горный институт, но неожиданно перешел на военную службу. Год провел вольноопределяющимся в одном из драгунских полков на Кавказе, потом был произведен в офицеры в Гродненский гусарский полк.