Бронированная дверь квартиры смотрела на пришельца холодным блеском нескольких видеокамер. Несмотря на фундаментальность пуленепробиваемого изделия, дверь открылась легко и мягко.
Хозяин был в традиционном спортивном костюме и мягких тапочках без задников. Фиолетовая с глубокими проймами майка оттеняла бледную с голубыми прожилками кожу — признак либо утонченной интеллигентности, либо отсутствия витаминов в тюремной баланде.
— Заходи! — Монитор коротко кивнул. Герман повесил плащ, поискал глазами тапочки. Домашней обуви Монитор не предложил. Скинув ботинки, Герман в носках прошел вслед за хозяином.
Прихожей не было. Огромная, словно городская площадь, комната начиналась прямо от порога. Снесенные стены открыли пространство от лестничной клетки до окна. Арки, стойки, колонны... Металлические жалюзи на пластиковых окнах были закрыты тяжелыми старомодными портьерами. На стене рядом с современным постером — траченный молью ковер времен борьбы с басмачеством. На шикарном, но порядком потертом паркете — дорогой иранский ковер ручной работы. «Тысячи две», — прикинул Герман.
То, что он увидел, можно было характеризовать одним словом — эклектика. Смешение стилей, эпох, фирм. Квартира Монитора напоминала стойбище варвара после разграбления города с высокой степенью цивилизации. Три телевизора, немеренное количество магнитофонов, музыкальных центров и видиков. Пройдя вслед за Монитором через огромный зал, Герман оказался в комнате поменьше. По замыслу хозяина, она должна была служить кабинетом. Большой письменный стол на резных ножках, компьютер последнего поколения, сейф. И снова, как и в зале, — несколько телевизоров, музыкальный центр.
Над какими трудами работал Монитор в этом кабинете и какие думы думал хозяин, Герман сообразить не успел.
— Явление второе — те же и босоногий интеллигент. — В глубоком кресле, развалясь, сидел Арнольд. — Ну что, блудный сукин сын, признаешь ли ты себя виновным? А если признаешь, то полностью или частично? — Арнольд был в прекрасном настроении: в околотке он пробыл немногим более сорока минут. Ни обвинений, ни каких-либо серьезных претензий ему никто предъявить не мог. Возвращаться после освобождения в банк он не стал и выбрал для душевного разговора более приемлемую обстановку. Поначалу, под влиянием адреналина, Арнольд хотел разобраться с управляющим кардинально, но, поразмыслив, решил «порожняк не гонять». Рыночные отношения давали большую выгоду. Об этом же ему сказал парламентер в лице Монитора. Тупой-тупой, а понимает.
Сейчас, чуть остыв и пообмякнув, Арнольд ощущал полную власть над человеком, который униженно стоял перед ним в одних носках. Власть, которая позволяет и карать, и миловать, была приятна для души. Вчера приговор представлялся однозначным. Сегодня, после вмешательства Монитора, появилась альтернатива.
— Что молчишь, как говна объелся?
— Понимаешь... — Герман не знал, как себя вести. Он был унижен и раздавлен. Чувства страха холодило низ живота. Оно было инстинктивным, словно ужас антилопы перед лесным пожаром. И хотя было ясно, что Монитор проблему уладил — не были ясны только условия, — это отвратительное животное чувство не покидало.
Арнольд смотрел в упор, пытаясь поймать взгляд «блудного сукиного сына». Ему хотелось увидеть страх жертвы.
— Я-то понимаю, — прервал он робкое блеяние. — А ты понимаешь, что вчера сделал? Или вас в гимназиях не учили, что закладывать и подставлять людей нехорошо? — Вчерашнее остервенение, проснувшись, медленно поднималось в душе Арнольда. Он чувствовал, как вновь негодование разгоняет кровь, как начинают пылать щеки и сжимаются кулаки. — Или я не прав?
— Так получилось... — Голос Германа предательски задрожал. — Понимаешь, так получилось...
— Получилось... Обычно я своих решений не меняю. — Арнольд чуть остыл. — Но мой друг попросил, и я пошел ему навстречу. Хотя по большому счету тебя надо было бы закопать... Короче, десять тысяч мне и гонорар адвокату, чтобы он вытащил моих ребят из СИЗО.
Герман облегченно вздохнул, что не скрылось от Арнольда.
— Не сопи. Рано сопеть начал. Я не все сказал. Еще одно условие — возьмешь себе заместителя. Кого — скажу после.
— Я не вправе этого делать...
— Что-то я не пойму, — снова вскинулся Арнольд. — Ты чо? Не въезжаешь, пацан, что ли?
— Я не могу взять заместителя Я не самый главный.
— Так убеди самого главного...
— Я попробую. — Герман опустил голову. Он так вошел в образ персонажа картины «Опять двойка», что ему стало тошно. Стоять в носках, дрожа и потея перед сидящим в позе богдыхана Арнольдом, было не просто унизительно. Герман ощутил, как его «опускают», делают неприкасаемым. Снова мелькнула мысль о Лидии. «Вот и она так же вытерла об меня свои ноги».
— Я попробую, но ничего не обещаю. — Герман поймал тяжелый взгляд Арнольда и не отвел глаз. Тот усмехнулся.
— Попробуй, попробуй... Но учти, что я пробовать не буду Все решу с первой попытки. Ты понял, о чем я?
Герман кивнул.
— Тогда все. О деньгах позвонишь завтра, не позже полудня