Контрольное вторжение

— Товарищ Вангард, — снизив громкость до минимума, очень четко выговорил Степанов, — напоминаю вам, что я являюсь вашим командиром и на этом основании категорически требую прекратить обсуждение приказа. Все граждане Солнечной Системы уйдут через курский портал. В том числе и вы. Понятно? Если вам кажется аморальной забота Человечества о вашей персоне, то в будущем, по прибытии на место, вы сможете выставить претензии в обычном порядке, и тогда я отвечу перед судом. И знаешь, кого в свидетели позову? Мамку твою позову. И спрошу у нее: кого я должен был вытаскивать? Этих зверьков, — он обвел рукой примолкших аборигенов, — или ее сына? Ясно?

— Так точно, товарищ лейтенант, — четко отбарабанил Карл Вангард и добавил: — Вы свинья, товарищ лейтенант.

Степанов печально усмехнулся.

— Я не собираюсь приносить кровавых жертв на алтарь гуманизма, Карл. Может быть, я неправ, но здесь решаю я, и будет так, как я сказал. Собери всех людей на крыше. Будем готовиться к переходу.

— Собрать людей? Вы называете людьми тех, кто воспользуется этим приказом, чтобы спасти свои шкуры?

Степанов посмотрел на него, как на большую полураздавленную мокрицу, плавающую в супе. Карл щелкнул каблуками.

— Есть, товарищ лейтенант. — Он по-уставному развернулся через левое плечо и удалился, чеканя шаг.

Пушка наверху затихла. То ли опасность миновала, то ли кончились заряды. Степанов повернулся ко мне.

— Ты тоже считаешь, что я не прав? — с нескрываемой обидой в голосе спросил он.

— Да, — честно ответил я. — Пока они были врагами, их следовало убивать. Сейчас они для нас никто. И не враги, и не друзья. Следовательно, обрекать на смерть невинные души мы не имеем морального права.

— Нет у них никаких душ. И разума тоже нет. Примитивная компьютерная операционка. Пожрать-погадить. Горги сложнее устроены. У горгов есть цель в жизни. У этих нет ничего. Они думают кишечником. — Лейтенант отмахнулся от меня и пошел к выходу.

Я последовал за ним, мысленно терзая себя за свою прекраснодушную глупость. Не стоило ссориться со Степановым даже ради спасения женщин и детей. Он, как человек, занимающий определенную должность, не может действовать иначе. Невозможно требовать от него нарушения приказа. Те, кто готовил жестокий приказ, должны были продумать все последствия, в том числе и этические. Хочется верить, что они это сделали и не нашли иного способа минимизировать потери. Тогда остается смириться и признать, что по-другому нельзя.

Вот только девочка с лицом, испачканным сладким кремом, никак не укладывалась в замечательную, справедливую и оправданную всеми законами схему.

На крыше митинговали. «Стрекоз» отгоняли, походя, словно назойливых мух. Впрочем, псевдонасекомые не очень-то стремились умереть от выстрелов и дребезжали крыльями на приличном расстоянии, лишь изредка беспокоя людей единичными осторожными сближениями. Нелетающие разновидности горгов вообще не рисковали появляться в зоне обстрела, поэтому значительная часть защитников здания маялась без дела и вполне могла поучаствовать в общественной жизни коллектива. Речь толкал Карл Вангард. Мысли он излагал весьма умело и последовательно. Я всегда завидовал тем, кто свободно себя чувствует перед большими скоплениями людей. Наверное, это особый талант четко и понятно доводить свои аргументы до аудитории. У меня такого таланта нет и никогда не было. Даже на элементарнейшем докладе я всегда начинал мяться и мямлить.

Карл же говорить умел. Его речь лилась мерно и непринужденно. Мило журчал он что-то про белый фрак мегаколлективизма, грехи общества, передающиеся по наследству, и невинных детей, кои не должны страдать за преступления взрослых. Говорил он, в общем-то, по делу, и во многом я был с ним согласен, но вывод из его речей получался нехороший. Типа дружно все умрем за идеалы человеколюбия, а кто против, того к стенке.

И первым, конечно же, к стенке следовало поставить Степанова, как самого кровавого злодея всех времен и народов. В моем мозгу всплыло неприятно-колючее словосочетание «подстрекательство к бунту».

Степанов, который оказался здесь раньше меня, слушал оратора, сохраняя каменное выражение на лице.

Изредка он криво ухмылялся и теребил пальцем воротник комбинезона, будто кто-то невидимый пытался исподтишка его задушить, а он вяло отмахивался от слабых холодных пальцев. Я ожидал, что лейтенант применит свою офицерскую власть и арестует мятежника или, на худой конец, просто прекратит это безобразие.

Свобода слова на войне — хуже предательства, и ее необходимо подавлять в зародыше. Однако время шло, Карл мягко подвел людей к необходимости голосования, причем расставил все акценты так, что тот, кто согласится выполнить приказ командования, тот убийца и ущербный генетический урод.

Степанов все выслушал, а потом, так и не сказав ни слова, потянул из кобуры лучемет. «Пристрелит и будет прав», — рассудил я, но поступил, как всегда, по-дурацки. Взял и встал между Степановым и Вангардом. Встал строго на линии огня.