Контрольное вторжение

Я пододвинул к себе чашку с треснутой ручкой и сколом на ободке и плеснул в нее из чайника темную совершенно непрозрачную жидкость. Принюхался. Оказалось, чай. Только очень крепкий. Попробовал на вкус — сахара здесь не экономили. Еще бы маслица к картошечке, и жизнь стала бы совсем прекрасной и удивительной. Вечно человеку не хватает для полного счастья какой-нибудь мелочи. Пары трудодней до получки, глотка «конины» поутру или, как сейчас, надежной перспективы остаться в живых.

— А может быть, в Сочи была случайная мутация, и больше они не будут атаковать? — оптимистично предположил я и взял себе картофелину.

Она была очень горячей и сильно жгла пальцы.

— Ты знаешь, что такое горги? — спросил Степанов.

— Нас проинформировали по этому вопросу, — он многозначительно посмотрел на меня. — Горги — это внеземная неразумная форма жизни, обнаруженная союзниками на одном из спутников Юпитера. Ее слегка модифицировали и перепрограммировали. Наши друзья, как и мы, воевать не любят, а значит, и не умеют. Зато в науках достигли такого, что нам и не снилось в самых страшных кошмарах.

Я начал осторожными резкими движениями сдирать тонкую кожуру с вожделенной картофелины. Чтобы не получить ожог, приходилось действовать быстро и беспрестанно дуть на пальцы.

— Про самих союзников что-нибудь известно? — поинтересовался я.

— Люди, — коротко ответил Карл. — Мир похож на наш. До новой истории вообще все совпадает. Это я вам как учитель истории говорю. Только если с кохонами у нас точка бифуркации во времена правления Горбачева случилась, то с этими ребятами расхождение началось где-то в двадцатые годы двадцатого века. В их России ни Троцкий, ни сместивший его Киров никогда не правили государством.

— А кто же правил? — заинтересовался Виктор.

— Без понятия, — мотнул головой Карл. — Не успел дочитать. Помню еще, что Вторая мировая у них закончилась в 1945-м, а не в 1949-м, как у нас, и до Урала фашисты не дошли. Остановились на Волге. Войны с Китаем тоже, кстати, не было.

Меня очень огорчило то, что рядовой учитель истории легко рассуждал о точках бифуркации. Еще немного, и нас могут вычислить. Признали же Сципиона Африканского инопланетным прогрессором, так и до нашей троицы, оснащенной череполомной машиной времени, доберутся. Вот только кто мог сотворить бифуркацию в двадцатые годы двадцатого века? Известная мне технология подобный фокус не допускала. И Титов, и Готлиб, и я родились гораздо позже и не могли переместить себя в те легендарные времена. Значит, эту развилку устроили не мы. А кто? И с какой целью они это сделали?

— Откуда берутся эти самые бифуркации? — спросил Степанов.

— Пока никто не знает. Предполагают естественное расслоение пространства-времени.

«Ага. Сейчас. Естественное расслоение», — мысленно усмехнулся я и, ткнув картофелину в горстку соли, равнодушно осведомился:

— Какой у них общественный строй?

Карл пожал плечами.

— Какая разница, какой строй у этих выродков? — он брезгливо поморщился. — Столько невинных людей положили, мерзавцы. Хуже фашиков.

Степанов крякнул и очень внимательно посмотрел на жующего Карла. Когда тот поперхнулся, не выдержав холодного немигающего взгляда, лейтенант проникновенно спросил:

— Ты бы предпочел умереть вместо кохонов, дружище? Или маму свою в жертву готов был принести?

Спасатель закашлялся.

— Человеки, Карл, они всегда есть человеки, — непоследовательно продолжил Степанов. — Они во все времена и при любой идеологии человеки. Хоть ты их на кострах жги, хоть яйца повидлом мажь. Одни умрут за друга своя, а другие будут лежать на брюхе и шерсть на заднице на пробор расчесывать.

— Это ты к чему? — нахмурился Карл.

— Пойми, дружище, эти твари, — он мотнул головой в сторону соседнего столика, — не одни и не другие. Они вообще не люди. Вроде бы выглядят как нормальные гуманоиды. Может быть, даже у них есть какой-то внутренний мир, но они способны удавиться за трудодни. Не за свой покой, не за идею, не за семью, а за трудодни. У них это называется деньги. Сечешь? Фишка в том, что деньги в отличие от трудодней можно поиметь ни за что. В смысле не работая.

— Читал про такое в книжках, — вяло буркнул я. — Дикое общество. Капитализм.

— И я читал, но так и не смог понять, как так можно жить, — Степанов вздохнул. — Вообще не понимаю, как можно пользоваться результатами чужого труда, если ты сам не принес равноценной пользы обществу? Кусок же в горло не полезет. Это же как украсть.

К лейтенанту подошел тщедушный солдатик с усталым серым лицом и положил перед ним распечатку стандартного формата. Виктор, не читая, прихлопнул лист ладонью. Посыльный козырнул и удалился.