Конни и Карла

— Руди, я же говорю тебе — во всех шоу-ресторанах я уже побывал, так что теперь переместился на Бродвей, — терпеливо объясняет Тибор, искренне не понимая, почему Руди на него злится и все еще не доверяет. — Вчера вечером я смотрел «Цыганку» — их там нет. В «Ренте» тоже нет. Должен сказать, звучание там уж слишком резкое, но главное в этом шоу — текст. Именно он придает всему представлению настоящую убедительность, оказывающую на публику эмоциональное воздействие, какого не припомнят со времен «Оклахомы» — тоже революционного для своего времени спектакля.

Руди орет в трубку нечто нечленораздельное. Тибор вежливо и невозмутимо продолжает говорить. В конце концов, если попался тебе в начальники дурак и грубиян, это еще не причина перенимать его дурные манеры. Он бы только хотел, чтобы Руди стал более терпимым и научился слушать. Тибор так много узнал о театре. Он начал читать критические статьи — в журналах «Нью-Йоркер» и «Нью-Йорк» и в газете «Таймс», — и он вполне готов поделиться своими новыми познаниями и впечатлениями с Руди. Ну ладно, может, в следующий раз. В тот момент, когда Руди замолкает, чтобы перевести дыхание, Тибор вежливо, но с чувством собственного достоинства говорит в трубку:

— Да, я все понял, но теперь мне надо идти. Я очень занят. Важное дело. Нет, извини, больше говорить не могу.

Он отключается. Дело у него действительно важное: подходит его очередь к кассе. Он подступает к окошечку и говорит:

— Привет. Мне, пожалуйста, один билетик на «Лак для волос», а на дневной спектакль — на «Песнь цветочного барабана» — тоже один.

В «Хэндлбаре» вовсю идет ремонт и реконструкция. Рабочие сносят кувалдами одну из стен; в углу лежит штабель листов толстой фанеры. Тем не менее Конни и Карла, а также Роберта, Леа, Брианна и другие вовсю репетируют. Времени у них мало, поэтому приходится работать в тесноте и в этом кошмарном шуме, но такие экстремальные условия они воспринимают как вызов, который готовы принять.

Конни поглядывает на то, что когда-то было стеной, а теперь стало зияющей дырой. Перекрикивая шум, она говорит:

— Здесь мы сможем неплохо выстроить мизансцену для Тевье. Ты будешь Голдой, Роберта. Карла, пусть они нарисуют скрипача вон там, наверху. Эй, ребята! А вы можете сделать нам здесь рампу?

Рампу? Карлу несколько тревожат масштаб и амбициозность планов Конни. Сегодня рампа, а дальше что? Арка просцениума? Поворотный круг на сцене?

Продолжая репетицию, трансвеститы все-таки не теряют надежды подобрать имя Полу.

— Как насчет Хрустального Графинчика? — предлагает Леа.

— Нет, — отвергает Пол.

— А может, Патти? Патти Кексик?

— Нет.

— Патти О’Тумбочка?

— Нет.

— Патти Большая Корма? — выдвигает свой вариант Роберта, и все разражаются хохотом, за исключением Пола, который медленно заливается краской.

— Может, мы все-таки порепетируем? — предлагает Брианна, и все возвращаются к своим занятиям. За исключением Леа, которая странно смотрит на Конни.

— Что это такое? — спрашивает Леа. Конни замирает. — Почему ты днем носишь лифчик? — Леа заметила под платьем Конни бретельки.

Та быстро находится с ответом:

— К твоему сведению, на репетицию всегда лучше приходить в полной выкладке. Натренируешься танцевать с этими грудями — так и во время спектакля будешь лучше с ними двигаться, и ничего ниоткуда у тебя не вывалится.

— Они у тебя классные, — выносит свой вердикт Леа. — Из чего сделаны?

— Так я тебе и сказала! — уходит от ответа Конни.

Не отрывая взгляда, Леа протягивает руку и щупает ее грудь. Конни, обмирая от страха, стоит неподвижно и только молится, чтобы все обошлось.

— Я думаю… это половинки грейпфрута, — выпаливает Леа.

Карла, потешаясь про себя над неловким положением, в которое попала Конни, подзадоривает остальных:

— Да, из них отличные сиськи получаются. Вы все должны пощупать. — И вся компания, окружив Конни, начинает дружно лапать ее, восхищаясь таким шикарным накладным, как они предполагают, бюстом.

— Ну пожалуйста, может, мы все-таки будем репетировать? — умоляюще говорит Брианна.

Но в этот момент появляется Стэнли и замирает в изумлении, уставившись на пролом. Его лицо бледнеет.

— А где же моя стена? — слабым голосом спрашивает он.

Конни предвидела этот вопрос и становится воплощенным очарованием.

— Стэнли, детка, это шоу-ресторан. Он будет один-единственный на весь Лос-Анджелес, и не чей-нибудь, а твой.

Стэнли засовывает правую ладонь под рубашку и потирает грудь в области сердца. Карле остается лишь надеяться, чтобы у него там что-то зачесалось, а не заболело. Вот только инфаркта у Стэнли им сейчас и не хватало.

— Я даже не предполагал, что для твоей затеи потребуется такая большая переделка, — говорит он. — Это уже чересчур.

В этот момент он бросает взгляд на Карлу и краснеет. Как он сразу не догадался, что она, конечно же, поддерживает все начинания Конни, а перечить Карле — выше его сил.

Конни начинает тараторить, нагромождая один аргумент на другой: это обычный для нее способ подавить в самой себе страх и сомнения.