Конклав

– Я верю в Господа, ваше высокопреосвященство. И только в Господа. Вот почему я не разделяю вашего опасения при мысли о длительном конклаве. Кто знает? Возможно, именно этого и хочет Господь. В этом же и объяснение того, почему наш конклав являет собой такую головоломку, которую даже вы не можете разгадать.

– Раскол будет против всего, во что я верил, за что я всю жизнь работал.

– И что же это?

– Божественный дар единой Вселенской церкви.

– И это единство институции стоит сохранять даже ценой нарушения собственной клятвы?

– Это необычное заявление. Церковь – это не просто институция, как вы ее называете, это живое воплощение Святого Духа.

– Вот в этом мы с вами расходимся. Я чувствую, что хотел бы скорее увидеть воплощение Святого Духа в другом месте. Например, в этих двух миллионах женщин, которых изнасиловали в рамках реализации военной политики во время гражданских войн в Центральной Африке.

Ломели был настолько поражен, что не сразу нашел ответ.

– Могу вас заверить, – жестко сказал он, – я бы никогда не пошел на нарушение моей клятвы Господу… независимо от последствий для Церкви.

Ударил вечерний колокол, издав долгий звенящий звук, похожий на звук пожарного набата, – извещавший о том, что можно спускаться на обед.

Бенитез встал и вытянул руку:

– Декан, я не имел в виду ничего оскорбительного. И я приношу извинения, если мои слова задели вас. Но я не могу голосовать за человека, если не считаю его наиболее достойным папского престола. И для меня этот человек не кардинал Трамбле, это вы.

– Сколько можно, ваше высокопреосвященство? – Ломели раздраженно ударил по краю стула. – Мне не нужен ваш голос!

– И тем не менее он будет вашим. – Бенитез сильнее вытянул руку. – Послушайте, будем друзьями. Спустимся в столовую вместе?

Ломели посидел, понурясь, еще несколько секунд, потом вздохнул и позволил Бенитезу помочь ему подняться. Он смотрел, как Бенитез обошел комнату, задувая свечи. Погашенные фитильки еще несколько мгновений испускали тонкую черную струйку едкого дыма, и запах плавленого воска унес Ломели в его семинарские времена: он тогда читал при свече в спальне, когда гасили свет, и притворялся спящим, если священник заглядывал с проверкой.

Декан зашел на минуту в ванную, облизнул большой и указательный пальцы и загасил свечу у раковины. В этот момент он заметил туалетные принадлежности, которые О’Мэлли раздобыл для Бенитеза в вечер его прибытия: зубная щетка, маленький тюбик с зубной пастой, пузырек дезодоранта и пластмассовая одноразовая бритва, все еще в целлофановой обертке.

13. Внутреннее святилище

Тем вечером, когда они сидели за третьим ужином их заточения (ели непонятную рыбу в соусе с каперсами), какое-то новое лихорадочное настроение обуяло конклав.

Кардиналы являли собой изощренный электорат. Они «умели считать», к чему их и побуждал обходящий столики Пол Красински, архиепископ-эмерит Чикаго. Они видели, что выборы теперь превратились в скачки двух соперников – Тедеско и Трамбле, в соревнование неуступчивого принципа, с одной стороны, и стремления к компромиссу, с другой, в соперничество между конклавом, который может продлиться еще десять дней или закончиться завтра утром. Фракции обрабатывали зал в соответствии с этими принципами.

Тедеско с самого начала занял положение близ Адейеми за столом африканских кардиналов. Он, как и обычно, держал тарелку одной рукой, а другой заправлял еду в рот, время от времени останавливаясь, чтобы воткнуть в воздух вилку, дабы усилить тот или иной из своих тезисов. Ломели (который сел на свое обычное место с итальянцами Ландольфи, Делл’Аквой, Сантини и Пандзавеччиа) не нужно было слышать, что говорит Тедеско, он и без того знал – патриарх развивает свою любимую тему нравственного разложения западных либеральных обществ. И судя по его слушателям, которые мрачно кивали, он нашел восприимчивую аудиторию.

Тем временем Трамбле, квебекец, ел главное блюдо за столом с франкоязычными коллегами: Куртемаршем из Бордо, Бонфи из Марселя, Госселеном из Парижа, Курумой из Абиджана. Он проводил свою кампанию иным методом, чем Тедеско, который любил собирать вокруг себя кружок и читать ему лекцию. Трамбле же, напротив, весь вечер переходил от группы к группе, редко оставался с каждой более двух минут: пожимал руки, похлопывал по плечам, завязывал дружеский разговор с одним кардиналом, обменивался на ушко словами с другим. Похоже, у него не было главы избирательной кампании, но Ломели уже слышал, что несколько человек – среди них архиепископ Толедо Модесто Виллануева – громко заявляют, что единственным победителем может быть Трамбле.

Ломели переводил взгляд и на других. Беллини сидел в дальнем углу. Он, казалось, оставил попытки повлиять на колеблющихся и на сей раз просто ел вместе с коллегами-теологами Вандроогенброеком и Лёвенштайном. Они явно обсуждали томизм[75] и феноменологию. Или какие-то подобные абстракции.