Коньяк Наполеон

Разумеется, я, Порфирий, и Львовский продолжили празднование дня рождения Ванштэйна, но уже без виновника торжества. И, разуме-ется, как обычно, мы оказались в Billy's баре. К тому времени коньяк "Наполеон" уже крепко въелся в стенки желудка и проник в кровь, поэтому все, что я помню от второй половины дня рождения - черные лоснящиеся физиономии, хохочущие, вытаращивающие глаза и произносящие фразы, смысл которых навсегда останется для меня глубокой тайною. По всей вероятности, Порфирий был трезвее меня и отвез меня домой. Проснулся я от мерзкого треска будильника, но су-мел заставить себя встать лишь через полчаса и, переползя через спя-щую Елену, выполз в кухню. В газету мне пришлось бежать. Проклиная коньяк "Наполеон" и свою собственную глупость, проклиная Порфирия и "Billy's bar", я несся по 34-ой, сбивая salesmen and saleswomen. В метро с двумя пересадками или даже в такси вышло бы медленнее.

Впервые Львовский явился на работу раньше меня. С улыбочкой превосходства он сидел уже, откинувшись на спинку корректорского стула, курил "Малборо" и окинул меня с головы до ног затемненным очками взглядом.

- Моисей Яковлевич уже спрашивали о Вас, господин Лимонов. Просили, как Вы явитесь, чтобы немедленно зашли к нему в кабинет.

Я взглянул на часы под потолком. Было шесть минут девятого.

- Довольны? - сказал я Львовскому. - Один раз явились раньше меня и довольны.

Положив на стол зонт и перчатки, я пошел к двери Моисея. Посту-чал.

- Можно, Моисей Яковлевич?

- Входите.

Моисей сидел у окна и держал в руке фотографию жены в ме-таллической раме. Он расстался со своей Дженни не позднее часа на-зад, подумал я, но у старых людей свои причуды.

- На Вас поступила жалоба, - сказал Моисей. - От рабочего типографии Кружко. Он утверждает, что вчера вечером Вы пытались его убить.

- Я? Убить его? Это он набросился на нас с молотком. Ни с того, ни с сего. Если он душевнобольной, то при чем тут я?

Моисей заботливо отогнул металлическую ногу и, поставив фотог-рафию жены на стол, взял со стола лист бумаги.

- Кружко пишет... - Моисей замолчал, шевеля губами, ища нуж-ные строки. - Вот, "...и он посмотрел на меня глазами убийцы...". Я никогда не замечал, Лимонов, что у вас глаза убийцы. У вас правда глаза убийцы? - В голосе Моисея звучала явная насмешка.

- У меня глаза очень близорукого человека, - сказал я. - Вот, посмотрите. - И я снял очки.

- М-да, глаза, как глаза, - Моисей пожал плечами. - Однако вы вчера там крепко напились, я так понимаю. Ванштейна до сих пор нет на работе. Придется отныне запретить пьянки в типографии, посколь-ку явление принимает эпидемические размеры. Кружко утверждает, что вы и Порфирий являетесь организаторами. Сам Кружко не пьет, как вы знаете.

- Моисей Яковлевич, неужели Вы готовы предпочесть показания одного психопату против всего коллектива?

- Он явился работать в ночную смену, а вы ему мешали: распе-вали песни, кричали, устроили беспорядки...

- Но Вы ведь тоже участвовали...

- Э, нет... Как джентльмен, я удалился до начала беспорядков. В любом случае, пожалуйста, больше никаких пьянок в типографии. Пейте за пределами, сколько вам угодно. Что касается личных симпатий, то я сам не люблю Кружко. Он тяжелый, психически неу-равновешенный человек с неприятным прошлым. Лет пять назад за-падно-германские власти прислали американским властям запрос по его поводу, пытаясь привлечь его к ответственности по обвинению в участии в расстрельной команде... Однако юридически доказать его участие не смогли...

- Зачем же Вы держите такого человека у себя, почему не уволите?

- Типографских рабочих среди новых эмигрантов нет. И уж тем более нет линотипистов. Вы все объявляете себя художниками, акте-рами, писателями и поэтами. Найдите мне квалифицированного рус-ского линотиписта, и я отправлю Кружко на unemployment*. А до тех пор мне приходится уживаться с ним, и я обязан отреагировать на его жалобу... Хотите сигару? "Упманн", кубинская контрабанда. Эмигрант-москвич подарил коробку... Не хотите? Зря... Как Елена? - Моисей за-курил сигару.

* Безработица, пособие по безработице (англ.).

- Мало видимся, Моисей Яковлевич. Я на работе, она бегает по фотографам. Кажется, ее берут в модельное агентство.

- Смотрите, провороните жену.

Вернувшись к корректорскому столу, я обнаружил перед собой испаряющийся стакан с кофе.

- Выпейте кофейку, - затемнение улыбнулся Львовский и подвигал двухнедельными усиками.

Я поднес стакан ко рту. В нос крепко шибануло алкоголем.

- Что это? Ваших рук дело?

- Кофе с "Наполеоном". Остался от вчерашнего пиршества. Я ду-маю, вам это не повредит. Получили выговор с занесением в личное дело?

- Выговор, но без занесения. Психопат настучал Моисею, что у меня глаза убийцы и что я пытался его вчера убить.

- Можете гордиться. Он, говорят, евреев и коммунистов отстреливал, а вот вас испугался. Донос начальству настрочил...

- Ну что, лодыри, сидите? Нет чтоб спуститься в типографию и взять корректуру... - Хмурый и опухший Ванштэйн вошел - в уже черных руках несколько оттисков.