Конец земной истории

Время от времени он взглядывал на Ларису, но она упорно не желала встречаться с ним глазами. Последний раз они виделись в тот вечер, когда умер старый Левицкий.

Дождь усилился. Лицо Левицкого, с заострившимися чертами, подправленное визажистом из погребального дома – неожиданно яркий румянец на скулах, – проваленные глазницы, торчащий подбородок, было в крупных водяных каплях: казалось, он плачет. Серебряная сережка блестела в ухе.

Печально. Тоскливо. «Реки Вавилона»…

«По какой реке он сейчас плывет», – подумал Монах. С бородатым молчаливым лодочником с большим веслом, среди глубоких мрачных вод, на ту сторону. Его земная история закончилась, пришла пора поставить точку. Ему вдруг показалось, что на лице Левицкого промелькнула улыбка, как будто он знал что-то и его забавляло, что они этого не знают. Или подслушал его мысли…

…Поминки были в «Белой сове». Народ приехал замерзший, холодный и с удовольствием налег на еду и напитки. Монах хотел поговорить с Ларисой, но обнаружил, что ее нет – ушла, не попрощавшись. Актеры говорили речи, вспоминали великого мэтра, желали царствия небесного. Женщины всплакнули. Леонид сидел с замороженным лицом, Ирина явно скучала – сидела, полуотвернувшись, рассматривая пустой подиум. Элла Николаевна выпила, раскраснелась, постучала по бокалу и бухнула хрипло:

– А чего это мы сидим как на поминках! Прямо тошно! Ромка смотрит на нас сверху и смеется. Он приказал хоронить его без соплей, а посему – прекратить сопли! За Ромку! За любовь! Барышни, помните нашего Ромочку? Ни одна из вас, засранок, не устояла! Признавайтесь! Не устояла? То-то. Какой мужик был! Лидером жил, лидером помер. Царствие ему небесное!

Леонид привстал, на лице возмущение. Ирина дернула его за рукав, и он послушно упал обратно.

И пошло-поехало. Когда дошло до альковных признаний пожилых матрон, театральных сплетен и анекдотов, Монах нагнулся к Лике и сказал:

– Как ты? Может, пойдем? Как-то они слишком раздухарились…

– Ну что вы! – Лика улыбнулась, глазки вспыхнули. – Папочке понравилось бы! Это же свой брат-актер, им везде театр. Я останусь. А Ленька сбежал! Не комильфо дураку, – прибавила она.

…Монах по-извозчичьи притопывал, чувствуя, как холод забирается под дубленку. Можно было бы зайти внутрь, но он стоял столбом, рассматривая ее в окне. Ему было интересно наблюдать ее тайно, в естественной обстановке, спокойную и деловитую. Он смотрел на нее и вспоминал, как за завтраком она не смотрела ему в глаза, поминутно краснела и отдергивала руку, когда они одновременно тянулись за сахаром или хлебом. Не умела она держать себя на равных со случайным мужчиной после ночи любви, была старомодна и труслива, и он, отказавшись от завтрака и наскоро проглотив кофе, ушел.

Уходя, попытался поцеловать ее на прощание, но она, не глядя ему в глаза, уклонилась. Жорик, помирая от любопытства, добивался, где он провел ночь, но Монах буркнул, что бродил по улицам, нужно было подумать. Жорик сказал, не надо нас дурить, на улице минус двадцать с ветром, какая, на хрен, улица. Не хочешь – не надо, сказал он, хотел по-дружески совет или подсказать, потому что он, Монах, с женщинами не умеет, даром что был три раза женат. Именно потому и женится без конца. Идеалист, а женщины любят основательных, а у него, Монаха, ни кола ни двора, хотя…

Тут Жорик задумался, вспомнив красоток-жен Монаха, которые до сих пор звонят, зовут и надеются, махнул рукой, сказав себе – черт их разберет! Вот и его собственная женщина, Анжелка… живут нормально, а если спросить: Жорик, ты ее понимаешь? Почему она, к примеру, покупает одежки на два размера меньше, как будто не видно, что так еще хуже – и закрылки и живот как на рентгене, – или дружит с аферисткой Зойкой, которая вечно одалживает деньги и никогда не возвращает и все время врет. Черт их знает! Нет, нет и нет! И нечего себе забивать голову, проще надо быть. Во! Проще. А у Монаха вечно сложности, вечно проблемы, и, главное, вечно одно и то же. Вроде сладилось, вроде ясно, к чему идет, а он в самый ответственный момент схватил рюкзак и сбежал. Бродяжья душа!

И теперь эта… Лариса! Что за личность – непонятно. Анжелка их видела в городе, говорит, ни рыба ни мясо, наш Монах красавец против нее, да еще и убийства. Да еще и эта сопливка Лика… с голоском как у Буратино – если не отвечает мобила, наяривает по домашнему. Пищит по десять раз на дню… Опять ввязался Монах неизвестно куда, не успел вернуться из лесу и попал. А эти сестры еще друг дружку из-за него порешат… ревность – страшная сила. Сильнее любви. А ему, Жорику, доступ к телу и мозгу великого гуру перекрыт – а тут проблем по бизнесу немерено, посоветоваться, обсудить, ан нет. Он гуляет по ночам, думает. Эх, Монах, Монах! Ведь не мальчик уже.