Конец смены

— Как ты считаешь, Пит может узнать, не покупала ли Мартина Стоувер компьютер? Проверить ее карты или еще что? Потому что ее мать была старенькая. Если это правда, то, значит, она всерьез собиралась учиться на интернет-курсах. А если она серьезно собиралась, то…

— То вероятность того, что она договорилась с матерью о своей смерти, резко падает.

— Да.

— Однако это не означает, что мать сама не могла на такое решиться. Она могла налить водки с лекарствами в трубку Мартины, пока та спала, а сама пойти в ванну и там все закончить.

— Но Нэнси Элдерсон говорила…

— Что они были счастливы — ну ясное дело, помню. Просто вариант привожу. Сам я в это не верю.

— У тебя голос уставший.

— Да просто немного замотался в конце дня. Вот пожую чего-нибудь — сразу взбодрюсь!

Правда, никогда в жизни ему не хотелось есть меньше, чем сейчас.

— Ешь хорошо. Ты что-то очень похудел. Но сначала расскажи, что вы видели в том пустом доме.

— Только не в самом доме. А в гараже.

Он рассказывает. Она не перебивает его. И ничего не говорит, когда он заканчивает свое повествование. Холли иногда забывает, что они ведут телефонный разговор, он прерывает молчание:

— Что скажешь?

— Не знаю, вот совсем не знаю. Это все… от начала до конца ни на что не похоже. Ты тоже так думаешь? Или нет? Потому, может, я слишком болезненно реагирую. Такое бывает…

Расскажи мне чего я не знаю, думает Ходжес, но на этот раз он не считает, что Холли переоценивает странность ситуации, о чем и говорит.

Холли отвечает:

— Ты говорил, что не считаешь, будто Дженис Эллертон могла взять что-то у мужчины в заплатанной куртке и рабочей одежде.

— Да, говорил.

— Но это значит…

Теперь уже молчит он, давая ей время собраться с мыслями.

— …это значит, что здесь действовали двое. Двое. Один дал Дженис Эллертон «Заппит» и вымышленную анкету, в магазине, а второй следил за ее домом через дорогу. Причем с биноклем. С дорогим биноклем! Может, те люди и не работали вместе, но…

Он ждет. Слегка улыбается. Когда Холли включает свои мыслительные процессы на полную, он почти слышит, как у нее в голове крутятся колесики.

— Билл, ты еще здесь?

— Да. Просто жду, когда ты выдашь результат.

— Но, похоже, что они работали вместе. По крайней мере, мне так кажется. И что-то у них было к тем женщинам, которые погибли. Что-то этакое. Ну как, ты рад?

— Да, Холли, рад. Меня завтра на полдесятого к врачу вызывают.

— Пришли результаты?

— Ага. Хочу перед тем устроить встречу с Питом и Изабель. Полдевятого тебя устраивает?

— Конечно.

— Мы все выложим, расскажем о Элдерсон и игровом устройстве, которое ты нашла в доме 1588. Посмотрим, что они думают. Как тебе это?

— Да, только она думать не будет.

— Может, ты ошибаешься?

— Да. А небо завтра может стать зеленым в красный горошек. Ну а сейчас приготовь себе ужин.

Ходжес утверждает, что так и поступит, нагревает банку консервированного куриного супа с лапшой, смотря ранние вечерние новости. Съедает большую часть супа, ложку за ложкой, подбадривая себя: «Ты можешь, ты можешь».

Когда он моет посуду, боль в левой части живота возвращается вместе с теми щупальцами, которые охватывали спину. Кажется, боль движется вверх-вниз с каждым ударом сердца. Желудок сжимается. Ходжес думает, что надо бежать в туалет, но не успевает. Он наклоняется над раковиной и блюет с закрытыми глазами. Не открывая их, тянется к крану, включает воду на полную мощность, чтобы быстрее смыть эту гадость. Он не хочет видеть, что из него вылезло, потому что во рту и в горле чувствуется привкус крови.

Ох, думает он, я в беде.

В какой же я беде.

14

Восемь вечера.

Когда раздается звонок в дверь, Рут Скапелли смотрит по телевизору какое-то дурацкое реалити-шоу, которое является просто поводом показать, как молодые люди обоих полов бегают почти голые. Вместо того чтобы идти к двери, она шаркает на кухню и включает монитор камеры безопасности, которая висит над крыльцом. Живет женщина в безопасном районе, но все равно не склонна полагаться на удачу; среди любимых присказок ее покойной матери было «беда на месте не сидит».

Она удивляется и беспокоится — мужчина на крыльце оказывается знакомым: на нем твидовое пальто, явно дорогое, и шляпа трилби с пером. Из-под шляпы великолепно ухоженная седая шевелюра явственно спадает вдоль висков. В руке у него тоненький портфель. Это — доктор Феликс Бэбино, глава неврологического отделения и главное светило Клиники травматических повреждений головного мозга.

Снова раздается звонок, и медсестра спешит открыть, думая: «Он не может знать, что я делала сегодня вечером, потому что двери были заперты, и никто не видел, как я заходила. Расслабься. Это что-то другое. Может, что-то по линии профсоюза».