Конец «Сатурна»

— К Сталинграду, Пауль, мы выходим примерно в том же виде, как осенью сорок первого года к Москве, — на четвереньках и с языком на плече. Наши войска предельно измотаны, резервы истощены, коммуникации опять растянуты на многие сотни километров. И вдобавок войска наших доблестных румынских, итальянских и прочих союзников, как выяснилось, не умеют воевать, но зато умеют сдаваться в плен. А что касается русских, то они за этот город собираются драться фанатически. Да, ведь именно через вас мы получили номер газеты русских коммунистов — «Правды». Вы прочитали там статью на первой странице?

— И не собирался… — проворчал Зомбах. — Я не читаю даже статей доктора Геббельса.

— Напрасно, Пауль. Геббельса, впрочем, можно и не читать, но русские — это нечто совсем иное. Я недавно был в Швейцарии и специально полдня просидел с переводчиком и библиотеке. Он читал мне материалы из этой самой «Правды». Очень серьезное дело, Пауль. Мы все-таки не учли каких-то очень важных специфических особенностей диктатуры коммунистов. Ладно, пусть в этом разбираются теоретики государственных устройств. У нас задача своя. Так вот, Пауль, если ваши радужные надежды окажутся реальными, мы флирт с СД затевать не будем. В этом просто не окажется надобности. Но если в Сталинграде повторится Москва, мы будем просто обязаны объединить наши усилия, чтобы достичь большего эффекта. Понимаете?

— Понимаю, — замедленно произнес Зомбах.

Канарис смотрел на него и думал: «Ни черта вы, дорогой Пауль, не понимаете. Вы очень хороший работник, но плохой политик. Если бы вы понимали, вы бы поняли, что все, о чем я вам сказал, вызывается совсем иной необходимостью. Все дело в том, что, если мы проиграем битву под Сталинградом, неизвестно, сможем ли мы после этого хоть что-нибудь выиграть в самой России. Война затянется, станет непосильной для Германии, и тогда фюрер не будет так либерален, как после Москвы. И в предвидении этого и только этого тактически выгодным становится объединение наших усилий с ведомством Гиммлера. Тогда и ответственность будет пополам…»

Думая так, Канарис вдруг перехватил напряженный, устремленный на него взгляд Зомбаха. «А может, он все понимает, но не хочет этого показать? — подумал он. — Или не хочет до поры до времени раскрывать свои карты даже передо мной?»

— Как все это будет выглядеть практически? — спросил Зомбах.

— Пока никак. Но вы, например, в разговоре с Мюллером, к слову, эту мою идею сообщите. В вопросительной форме я ему ее уже выложил. Вы можете сказать, что об этом я советовался с вами. Скажите, что вам эта идея нравится.

— Она мне не нравится, — сказал Зомбах.

— Пауль, — укоризненно сказал Канарис, — мы же с вами разведчики, хитрость — наше оружие. Зачем вам нужно, чтобы кто-то интересовался содержимым вашего письменного стола? Это же вопрос микротактики. А главная цель у вас и у меня одна и та же — сделать все для победы рейха. А если в Берлине я тому же Кальтенбруннеру, а вы здесь Мюллеру дадим понять, что их тайная возня не что иное, как попытка ползком пробраться в широко открытую дверь, мы заставим их отказаться от подобной тактики. Они же люди умные. Все ведь так просто: мы не должны мешать друг другу.

— Это я понимаю, — сказал Зомбах.

— И если обстановка потребует объединить наши усилия, мы это сделаем, — закончил Канарис.

Продумывая позже свой разговор с Зомбахом, Канарис мысленно хвалил себя за то, что не открыл Зомбаху все свои карты: полковник все-таки тонкостей ситуации до конца не понимает и не поймет…

Вечером адмирал провел совещание с ответственными сотрудниками «Сатурна». Остался им доволен. Задача тотального заброса агентуры в зону Москвы решалась неплохо. Он удивился, узнав, какое количество агентов прошло через «Сатурн» за последние месяцы. Его даже взяло сомнение. После совещания он попросил Зомбаха представить ему кого-нибудь, кто в аппарате «Сатурна» занимается отбором агентов.

Зомбах вызвал Рудина, предупредив Канариса, кто он, откуда взялся, и аттестовав его как наиболее толкового работника.

Рудину не сказали, кто хочет с ним разговаривать, но как только он вошел в кабинет и увидел стоявшего у окна невысокого человека с крупной седой головой, сразу узнал, кто это, и весь внутренне мобилизовался. Но ни малейшего страха не испытывал.

— Господин Крамер, хотя вы по крови немец, — Канарис сделал паузу, внимательно глядя на Рудина, — все же, если рассматривать вас диалектически, — адмирал улыбнулся, — вы больше русский. Чему вы улыбаетесь?

— Я невольно вспомнил, — ответил Рудин, — что в моем, блаженной памяти, партизанском отряде мне каждый день напоминали, что я немец, и звали меня Полуфриц.

Канарис рассмеялся.

— Полуфриц? Это очень точно.

— Но обидно, — заметил Рудин.

— Что обидно? — быстро спросил Канарис. — Что полуфриц? А не полный? Или что не полуиван или полный Иван?

— Краткий ответ ничего вам не объяснит, — ответил Рудин. — А углубляться в психологический самоанализ я не считаю возможным, ценя ваше время.