Конец «Сатурна»

Кальтенбруннер посмотрел на Мюллера своими белесыми, вечно слезящимися глазами и промолчал. Договорились действовать иначе. В «Сатурн» раз в неделю будет приезжать специальный курьер от управления имперской безопасности, которому Мюллер будет передавать данные об агентуре за истекшую неделю, и, таким образом, в течение двух-трех месяцев в руках гестапо окажется полная картина заброшенной в советский тыл агентуры.

— В нужный момент мы возьмем все это хозяйство в свои руки и покажем фюреру, что значит активное использование такой силы, — сказал Кальтенбруннер.

Когда они уже прощались, Кальтенбруннер, будто между прочим, сообщил:

— Вы получите нового адъютанта. Очень верный человек, с ним вам будет легче.

Этот новый адъютант, обер-лейтенант Биркнер, не дальше как вчера прибыл и приступил к работе.

Поддерживая сейчас с Канарисом непринужденный и ни к чему не обязывающий разговор, Мюллер пристально наблюдал за собеседником, со страхом продолжая думать о том, не пронюхал ли Канарис о его встрече с Кальтенбруннером. Но нет, адмирал был весел и весьма демократичен. Расспрашивая Мюллера о семье, пожурил за то, что он за год не нашел время съездить хотя бы на пару дней к жене.

— Я, как бы ни был занят, — сказал Канарис, — всегда стремлюсь побывать дома. И это потребность отнюдь не биологическая. Даже часовой отдых в домашних условиях необыкновенно успокаивает и очищает мозг. Вы попробуйте, — рассмеялся Канарис. — Сами убедитесь, что это так. Или вы предпочитаете метод Зомбаха и пытаетесь перетащить дом сюда?

Теперь пришла очередь рассмеяться Мюллеру.

— У него с этим ничего не вышло. На третий день жена заявила ему, что в этой гнусной дыре она жить не желает, и уехала.

Канарис расхохотался.

— Ну и ну! А мне об этом — ни слова.

В кабинет Мюллера заглянул адъютант Биркнер.

— Можно?

— Разрешите? — обратился Мюллер к Канарису.

— Конечно, дело прежде всего, — Канарис отошел к окну.

Адъютант передал Мюллеру папку с донесениями агентуры, требовавшими оперативного вмешательства.

— Фогель сидит у меня, ждет… — шепнул Биркнер и, опасливо глянув на Канариса, вышел.

— Извините, адмирал, мне нужно прочитать несколько донесений, требующих немедленного ответа.

— Пожалуйста. Что за донесения?

Канарис сел к столу Мюллера.

— Вот, — Мюллер протянул ему папку.

— Нет, нет, скажите вкратце о самом интересном.

Мюллер стал просматривать донесения.

— Вот… Один наш агент уже второй месяц бьет тревогу, будто в Красной Армии произошли какие-то изменения в оформлении документов.

— Другие это подтверждают? — спросил Канарис.

— В том-то и дело, что нет. Боюсь, что агент просто паникует.

— Нет, нет, подполковник, это очень серьезно. Проведите перепроверку, и я у себя дам указание на этот счет. — Канарис посмотрел на часы. — Распорядитесь и пойдемте будить Зомбаха.

Мюллер написал на донесении резолюцию и, вызвав адъютанта, передал ему папку. Когда тот вышел, Канарис, внимательно смотря на Мюллера своими черными маслянистыми глазами, спросил:

— Как вами ощущается ход нашего дела?

Мюллер ответил не сразу.

— Это ощущение всегда зависит от состояния всей военной обстановки, — осторожно сказал он.

— Тогда сейчас вы должны ход дела ощущать оптимистически? — подхватил Канарис, в упор глядя на Мюллера. Ответа с достаточной быстротой не последовало. Канарис никак не показывал, что он завел сейчас так любимую им словесную игру, в которой он был непревзойденным мастером. — Да, да, именно так… — задумчиво произнес он, так и не дождавшись ответа Мюллера. — Военная обстановка складывается великолепно. Вот когда видишь всю мудрость стратегии фюрера! Наверное, можно было взять Москву и осенью прошлого года, но куда прочнее взять ее так, как считает это фюрер, — теперь. Рывок к Волге дал нам новые огромные пространства, причем богатейшие. Снова подсчет пленных наши штабы ведут при помощи арифмометров. Сталинград мы возьмем в ближайшее время. Это означает, что Москва будет отрезана от юга, и прежде всего от нефти. Затем удар на север вдоль Волги, и Москва отрезается от востока. И тогда она, обескровленная и бесполезная, у нас в крепко застегнутом кармане. Так что, дорогой Мюллер, у нас есть все основания для оптимизма.

— Да, да, — заторопился Мюллер. — Декабрьское ликование господ коммунистов оказалось кратковременным. И, конечно же, когда там, на фронте, дела идут столь хорошо, и своя работа здесь видится и более полезной, и более благополучной.

— Напрасно, — жестко произнес Канарис. Он играл с Мюллером, как кошка с мышью. — Напрасно, подполковник. Наша работа пока недостойна подвига армии нашего фюрера.

— В этом смысле — да, конечно, — поспешно согласился Мюллер.

— А какой же может быть смысл еще? — удивился Канарис.

Мюллер понял, что лучше всего молчать.