Конец пути

– Некогда ты был и правда силен, – заявил он. – Далеко отсюда. У вершин власти, как я понимаю, в странах Юга. Гордыня и страх. Красота и жестокость. Мощь и зависть. Ты одевался в шелка, слушал музыку и ел сладкие плоды, поглядывая в тени и сжимая рукоять меча. Ты слушал бы шепоты и плел мастерские интриги, вплетая их в странные ритуалы. Но взгляни сюда: это шло от чужаков. Как если бы ты везде был чужеземцем, вынужденным говорить на чужом языке. Как нынче, но только происходишь ты из другой страны. Была еще война и предательство. Барабаны… И лай гончих… Не понимаю. Как если бы барабаны были языком… Потом укрытия и маски. Много масок, одна на другой. Много крови и страданий. Меч. И соль. Соль обычно означает охрану от гнили. И ты постоянно терял ближних. Это – молодое деревце, отесываемое от ветвей. Но деревце без веток становится посохом. Оружием, возможно, древком копья. В этой части жизни над тобой стояла перелетная птица. Дикий гусь, цапля, возможно, журавль. Постоянно летящий на север. Сквозь пустыни и снега, только бы на север. Пусть бы и последним в перелетном ключе.

Старик вздохнул.

– А тут оковы и змея рядом с тобой. Ты много раз попадал в узы, но всегда удавалось тебе их сбросить, поскольку никто не умеет заковать змею… А этот знак – это волк, что отгрызает себе лапу, чтобы освободиться от силков. И снова на север, за звездой… Это и причина всего, но из этих костей не прочесть точно. Кажется, это женщина, хотя это не вся правда. Это нечто, что лишь выглядит как женщина. Она одержима властью и силой. Еще она – предвечный подземный огонь. Нет, не знаю. Это нечто страшное, что пребывает в бездне, но живет. Словно бы демон, но живой и смертный. Я еще не видел нечто подобное. Это нечто, что напоминает существо из другого мира, но может ходить по земле. Что-то, что постоянно высматривает и следит. Есть и враги, которых она за тобой послала. И не только за тобой. Они найдут тебя всюду и не перестанут разнюхивать. И снова нечто мертвое, но и живое, благодаря мести. Из этого броска я больше ничего не узнаю. Эти кости немногое мне говорят.

– А знак? – спросил я, едва проталкивая слова сквозь пересохшее горло, указывая на Перевернутого Журавля.

Он пожал плечами.

– Он светит твоей жизни. Ведет тебя. Но я немного могу о нем сказать, поскольку не знаю этой письменности. Если бы умел ее прочесть, возможно, сказал бы больше. Он вписан в Древо Предназначения. Больше можно понять не из расклада, но из знаков на костях и того, как они лежат. Часто кости знают больше, чем ворожей может прочесть. Это как если бы кто-то говорил тебе жестами.

Он вдруг сгреб кости в мешочек и затянул шнурок.

Я долго сидел в молчании, глядя на свои руки на досках стола, ошеломленный и преисполненный беспокойства.

– Ты ничего не сказал мне о том, куда судьба должна меня повести, – сказал я наконец.

– Ох, это же только ярмарочная ворожба, как ты сам заметил. Только это ты и можешь получить за пиво. Дешевая забава, не больше. Не стоит и пенинга. Фальшивая надежда и враки.

– Я дам тебе пенинг, но брось еще раз.

– Еще минуту назад ты не помнил моего имени, но был уверен, что я не Видящий, а ярмарочный обманщик. А теперь глянул на горсть костей и уже решил, что я пророк.

– Даже глупец заметит, что произошло нечто странное. Всегда, когда бросаешь горсть камешков или монет, они складываются в знаки? Тебе не интересно, что они скажут еще? В том, что ты говорил, есть немало правды, как и тогда, когда тебе казалось, будто в знаках нет смысла.

– Ты хочешь вверить свою жизнь ворожбе, что стоит кружку пива и пенинг?

– Судьба капризна, но из того, что ты уже сказал, я понял, что она желает мне нечто передать. И насколько я знаю, она в таких случаях может говорить через все, что угодно, через то, чем движут силы предназначения. Полет птиц, вихрь листьев на ветру, движения воды или поведение стайки рыб. Тогда отчего не кости, даже если обычно они дают ответы, что стоят лишь пенинг?

– Потому что кости капризны и дают нечеткие ответы. Говорят символами и без подробностей. Для серьезной ворожбы нужны другие вещи. Обычно то, что ты зовешь силой имен, а мы – песнями богов. Однако, насколько я помню, с этим ты не желаешь иметь ничего общего.

– Верно. Потому я предпочел бы твои кости.

– Они уже ничего тебе не скажут. Что же до других способов, то не думаю, чтобы нам позволили привести кого-нибудь в урочище, забить каменным молотом, потом разложить на знаках, нарисованных его кровью, а среди ночи призвать его дух, плененный кровью, и приказать ему говорить. Я и сам с возрастом сделался куда рассудительней и предпочитаю не делать такого, если не должен. У меня есть другие способы, но я не стану делать этого среди ротозеев на базаре – и не за пенинг.

– Говори, Воронова Тень.

– Двенадцать марок, пять шелягов, два секанца.