Я знаю, потому что я это видел. Я, Филар, сын Копейщика, последний владыка Тигриного Трона династии Тенджарук, тохимон клана Журавля, Владыка Ледяного Сада.
Эпилог 2
4°39′57″ с.ш.
8°34′55″ в.д.
Где-то в дельте Дуала, Северный Камерун
Бар был жестяным бараком, некогда разрисованным белой краской. За стойкой сидели на бочках от сжиженного водорода, но рядом, на песке, находился сколоченный из досок стол с двумя лавками, под стойкой, крытой пальмовыми листьями. Всюду крутились африканцы, некоторые в футболках и шортах, другие в белых джелабах и тюрбанах. Все торговали, кричали и слушали музыку среди мангровых зарослей, поднимающихся на спутанных корнях цвета грязи. За бараком текла бурая вода одного из бесчисленных притоков реки, пиво марки «33» было теплым и отдавало ужом, солнце жгло сквозь высокие облака, а бармен в десятый раз спрашивал, геолог ли он. Тот неохотно кивал, потому что такая у него была легенда. В ответ слышал тираду на местном ломаном французском о том, какое проклятие для Африки эта геологическая разведка.
Пиво стоило тысячу франков, и невозможно было заплатить чипом.
В такие минуты он вспоминал, отчего он слишком стар, чтобы работать в поле.
— Вы геолог? Монсеньор? — на этот раз спросил большой негр в белой футболке, с лысой головой и венчиком седых волос вокруг рта. — Потому что километрах в десяти отсюда зарылась в грязи «тойота» ваших коллег.
Мужчина вздохнул и кивнул, а потом отпил теплого «33» из бутылки.
— Да, я геолог.
Негр отошел к бару и купил себе «кастель», а потом вернулся к столу с запотевшей бутылкой, что было особенно раздражающе.
— Простите, я кое-кого жду, — сказал геолог.
Негр словно и не услышал, выпил пива и отставил бутылку на столик, после чего вынул пачку «суданов» и закурил.
— Больше всего мне не хватало нормального пива, — сказал он. — И кофе. Знаете, господин командор, ко всему прочему можно привыкнуть, но такие мелочи, как кофе, чай, табак, шоколад, раздражают до крайности. У них там есть орехи, похожие на мускат. На вкус… Теплое имбирное пиво с колой. Ужас. Ну и я еще возненавидел непастеризованное пиво.
Командор некоторое время смотрел ошалело.
— Невозможно поверить, но это же вы!
— У нас десять минут до прилета «терраватча» и пятнадцать — до NOAA. Это будет короткий разговор, Лодовец. Вы просили о встрече. Я слушаю.
— Как вы это сделали? Это характеризация или…
— В этот момент я внутренним зрением прямо-таки вижу контрольный зал, на экране увеличенное изображение моей черной морды, и бегут сообщения агентам по всему миру, чтобы работали в черных клиниках пластической хирургии и вышибали двери всем характеризаторам подряд. Не теряйте времени зря, командор.
— Как вы сбежали?
— Вы ведь меня обучили. Я должен был позволить, чтобы меня покромсали на кусочки, а остатки бросили студентам? Вы уже на корабле поджарили мне мозг.
— Мы деактивировали цифрал согласно правилам. А вы должны пройти карантин.
— Вы знаете, что я то же самое говорил Калло? А два месяца на корабле — достаточный карантин. Время уходит, командор.
— Ладно. Дело в другой части миссии. Вы не дали рапорт.
— Я дал. А из фиксации…
— Какой фиксации?
— Цифрал — это регистрирующее оборудование. Вы прекрасно об этом знаете, не нужно обманывать. У вас есть запись.
— Да, но порой она совершенно непонятна. Ну и она фиксирует только то время, когда цифрал был активирован. И там есть пропуски. Мы не знаем, что оно такое, Драккайнен. Как оно работает? Вы что, не понимаете, какое оно имеет значение?
— Прошу, давайте без этих вот фраз о всемирном голоде. Я не знаю, что оно такое. Видел те явления, даже пользовался ими, но — совсем как обезьяна. Одно я, впрочем, знаю точно: вне атмосферы Мид-гарда оно не живет.
— Как бы я мог склонить вас к содействию?
— Не могу вам помочь. Я написал все, что знал. Больше не скажу ничего.
— Вы писали о каких-то симбиотических бактериях. Возможно, оно у вас в крови.
— Не вне Мидгарда. Я же говорю: я стерилен. Исследуйте меня, у вас есть пробы. Командор, вы же умный человек. Вы и правда хотели бы тут магии? «Эники-бэники, голосуйте за меня»? Заколдованных работников в больших корпорациях?
— Вы прекрасно понимаете, что я работаю не в пустоте. Есть силы. Вы не сможете убегать всю жизнь.
— Могу и делаю. Через минуту вы перевернете вверх ногами весь Камерун, но это ничего не даст. Поймите: вы не выдавите из меня ничего сверхъестественного. Ничего. Я бегу ради собственного комфорта и потому, что не хочу становиться козлом отпущения. Но если кто-то раскроет операцию «Ночной Странник», то и вы тоже полетите, Лодовец, едва только сожрут меня. Я всего лишь уставший ветеран и хочу немного покоя. И все.
— Это ваш последний шанс.
— Шанс на что? Вы ничего не можете мне предложить. Даже если поймаете меня, это вам ничего не даст. Три минуты до «терраватч» и восемь до NOAA. Вы хотите что-то добавить?
— А если я предложу вам вернуться? В обмен на информацию?