Конец партии: Воспламенение (СИ)

- Давайте договоримся, - этот выкидыш Слендермена попытался улыбнуться, но улыбка на его лице смотрелась до того приклеенной, что у меня внутри все как стальная ладонь прихватила, - вы не будете пытаться врать мне. Вам на пользу это не пойдет, даже наоборот.

- Ладно, - сказала я чуть слышно, пытаясь понять, к чему это только что было сказано. Он наградил меня еще один долгим, внимательным взглядом, от которого мне мигом захотелось выломать решетку на окне или пробить собственным телом тяжелую железную дверь, и спросил, будто на что-то решившись:

- Как вас зовут?

- Н-наталья… ик!.. - ну вот, как всегда, в самый неподходящий момент. - Наталья Кремина.

- Наташа? - вдруг уточнил он, забавно сделав ударение на последний слог. Я слегка удивилась - оказывается, этот чувак еще и разбирается в русских именах.

- Ну да… ик!.. меня так друзья называют, - пояснила я немного озадаченно. И тут он задал следующий вопрос, который иначе как провокационным было не назвать:

- Когда вы родились?

Я подавленно замолчала. С одной стороны, только что договорилась не врать, а с другой… хотя, может, меня примут за сумасшедшую и отдадут в психушку, а не на гильотину? Из сумасшедшего дома можно хотя бы сбежать.

- Правду, - с еле заметным нажимом заметил мой собеседник. - Вы обещали правду.

- Ну и отлично, - я шмыгнула носом, всем своим видом пытаясь показать, что мне, в общем-то, уже все равно, и, стараясь сделать свой голос по возможности твердым, ответила, - в 1992 году. Двадцать восьмое апреля, если вас точная дата интересует.

Я ожидала чего угодно - что он хотя бы удивленно заморгает (на какие-то сильные проявления чувств этот субъект был, по-видимому, не способен от рождения), переспросит меня или усмехнется, решив, что у меня бред. Но его лицо сохранило все то же непроницаемое выражение, только в глазах мелькнул непонятный огонек, как у человека, который долго искал что-то и наконец нашел.

- А что? - глупо спросила я, окончательно бросив попытки хоть что-нибудь понять. Он вновь улыбнулся, на этот раз, кажется, более искренно.

- Натали, - я невольно вздрогнула от того, как он произнес мое имя, - где же вы были все это время?

Я решила, что неправильно поняла вопрос.

- Ч… что?.. - тут я заметила, что от изумления даже перестала икать. Но меня уже не слушали - немного оживившись под действием какого-то бесповоротного решения, которое только что он для себя принял, мой собеседник поднялся со стула.

- Для беседы это не лучшее место. Подождите меня здесь, я скоро приду.

Почти бегом он вышел из кабинета, оставив меня одну. Я долго слушала, как удаляются по коридору звуки его мелких шажков, с трудом переваривая мысль, что, кажется, мое положение вовсе не столь безнадежно, как казалось мне двадцать минут назад.

Я не знала сама, на что толком надеюсь, но надеяться хоть на что-то, пусть зыбкое и иллюзорное, было лучше, чем не видеть вообще никакого просвета - за этим бы неизбежно последовала еще одна истерика, и меня мучило предчувствие, что этого я просто-напросто не вынесу, и у меня без шуток поедет крыша. Поэтому я сидела, дожидаясь, пока за мной придут, почти спокойно, в каком-то странном глухом оцепенении, ничего толком не соображая, и встрепенулась, только когда в коридоре вновь послышались голоса. Один принадлежал тому, кто допрашивал меня час назад, другой - моему давешнему фарфоровому знакомцу.

- Ваша теория звучит нелепо, - мягко убеждал он. - Это всех нас выставит на посмешище, вас в первую очередь.

- Ну хорошо, пусть она не шпионит на Англию, - упорствовал первый, но по голосу его было слышно, что делает он это скорее затем, чтобы вовсе не потерять лицо, - пускай на Пруссию…

- В свете недавних событий поляки ненавидят Пруссию так же сильно, как и мы. Вам потребуется долго собирать необходимые доказательства, и я не уверен, что вы достигнете в этом успеха.

- Да что за… - ощутимо раздраженно начал первый, но его оборвали:

- Гражданин, - от тона, каким это было сказано, меня снова пробила дрожь, и я не могла представить, как себя чувствует человек, к которому были обращены эти слова, - мне хватило двух минут, чтобы убедиться, что она ни в чем не виновна. Если хотите упорствовать - что ж, я не могу протестовать. Но в таком случае ее защитником на суде выступать буду я.

Ответом ему было подавленное молчание. Я ощутила, что ноги мои отрываются от земли, и я лечу в какие-то райские кущи. Мозг оставил любые попытки разобраться в происходящем и сделал мне ручкой - теперь там, где раньше были какие-то обрывки причин и следствий, все плясало и пело от восторга, и я сама еле удержалась от того, чтобы вскочить со стула и начать кружиться по кабинету, рискуя при этом разнести всю скромную обстановку. Меж тем разговор за дверью продолжался, но я, занятая обвалившимся на меня торжеством, уже ничего не слушала. До меня донесся лишь последний прохладный вопрос:

- Обвинение будете выдвигать?