Конец партии: Первая искра (СИ)

А еще он увлекся фотографией. Вышло это случайно - он увидел как-то, как я чищу объектив своей зеркалки, и спросил, что это за устройство у меня в руках. Зеркалка перестала быть моей спустя пару дней, но меня это не особенно парило - выяснилось, что фотографировать у Павла получается на порядок лучше, чем у меня. Теперь он регулярно пропадал из дома и шатался по Питеру, щелкая все, на что падал его взгляд - от видов на вечернюю Неву до каких-то случайно встреченных им девушек на улицах. Фотошопом пользоваться он пока не научился, но это было дело наживное. Собственно, когда я зашла домой, он как раз занимался тем, что перекидывал на ноутбук очередную порцию видов Невского.

- День добрый, Ваше Величество, - сказала я, проходя мимо него к холодильнику. Павел отвлекся от мужественного сражения с драйверами и посмотрел на меня.

- Я думал, вы на занятиях.

- Скоро пойду, - безмятежно откликнулась я, ставя вариться кофе. - У меня есть еще полчаса…

Кивнув, он вернулся к своим ненаглядным фоточкам. Для меня, признаться, до сих пор оставалось загадкой, как он умудрился так быстро акклиматизироваться в наших реалиях - пожалуй, единственной областью, куда я пока опасалась его заводить, был Интернет. Для этого, пожалуй, было еще рановато. А то тонкая душевная организация могла не выдержать.

Я налила кофе, села за стол и, взглянув на пустующий подоконник, от которого я так и не смогла оттереть желтовато-бурый округлый след, вспомнила нашу войну из-за цветочного горшка.

Пристрастие Павла к порядку меня особенно не напрягало, но иногда приобретало почти что маниакальные формы. К тому, что все флаконы с шампунями в душе теперь стоят по росту, я привыкла быстро. К тому, что все чайные чашки на полке повернуты ручками в одну сторону - тоже. Но с несчастным цветком, который до появления в моем доме царственного постояльца тихо-мирно стоял на подоконнике в кухне, вышел, как мне кажется, перебор.

Примерно на третий-четвертый день пребывания Павла в квартире я однажды утром обнаружила, что горшок с подоконника переместился на столешницу рядом с плитой. Тогда я решила не задумываться, в чем дело, и просто переставила его на место, но уже вечером цветок снова загораживал одну конфорку и полки со специями. Можно было, конечно, отнести его к себе в комнату, но я решила закусить удила и с нордическим спокойствием водрузила горшок обратно на подоконник. Причем мы с Павлом об этом ни разу не заговаривали, но уже на следующий день цветок снова оказался возле плиты.

“Ну ладно”, - злорадно думала я, доставая с балкона тюбик суперклея, - “посмотрим, как ты справишься с новейшими технологиями”.

Наверное, надо было в тот день, уходя в универ, установить возле окна скрытую камеру, но я не подумала это сделать.

Вечером, придя домой, я обнаружила горшок на месте. Цветка в нем не было. Цветок, пересаженный во взявшееся черт знает откуда красное глиняное ведерко, гордо возвышался на столешнице.

Мне ничего не оставалось, кроме как признать поражение. Горшок я худо-бедно отодрала от подоконника, изведя почти полпачки растворителя, засунула цветок обратно и переставила к себе в комнату. След от клея так и остался, и с ним уже ничего нельзя было поделать. Поделом мне, наверное.

Отряхнув себя от воспоминаний, я вытащила айфон и принялась набирать старосте смс: что-то вроде того, что на лекцию я опоздаю минут на пятнадцать, пусть она меня впишет. И тут, подняв на секунду глаза, чтобы взять чашку с кофе, увидела, что взгляд Павла остановился на покачивающемся в воздухе приснопамятном мальтийском ключе.

- Хотите, чтобы я вам его вернула? - странно, это эта мысль пришла мне в голову лишь две с лишним недели спустя. В конце концов, ключ, если подумать, получается вовсе не мой, а его.

Павел поразмышлял о чем-то несколько секунд, покосился почему-то на экран ноутбук и лишь потом тяжело ответил:

- Можете оставить его себе. Не думаю, что ближайшее время от него будет какой-то толк.

Я, признаться, вздохнула с облегчением. Все-таки за годы я успела привязаться к этой вещице, и возвращать ее пусть даже законному владельцу было бы для меня тяжко. Да и пришлось бы все объяснять матушке, а матушка была первым номером в списке людей, которым ни при каких обстоятельствах не надо было знать, что со мной произошло и кто сейчас живет у меня в квартире.

Андрей все не появлялся. Скучала я по нему смертельно, а от обиды и тоски иногда хотелось почти что на стенку лезть. Названивала я ему каждый день, один раз даже плюнула на гордость и съездила к нему домой, но квартира встретила меня мертвой тишиной и наглухо запертой дверью, за которой не слышалось ни малейшего шевеления. Я впадала в непродолжительную депрессию, жаловалась Анжеле, пила Егермастер и нигде не могла найти успокоения. В голове просто-напросто не укладывалось, что меня так просто, без всяких видимых причин, бросили.