Конец одной пушки

Волей-неволей учителя обсуждали все это. Очень скоро и в школе и в городе поняли, какой возмутительный характер носила эта реквизиция. Сперва из мэрии прислали грузовик, и из обоих классов вывезли все имущество, даже классные доски, лампы и абажуры. Затем появился отряд циклевщиков — скоблили полы, закапанные чернилами… Потом пришли полотеры. Школьные полы никогда не видали такой заботы. После всего этого грузовик мэрии привез совершенно новую мебель, маленькие парты — за каждой полагалось сидеть только одному ученику: привезли и классные доски по-настоящему черные, не то что прежние… Но больше всего потрясли педагогов и учеников лампы дневного света и четыре печки — по две на каждый класс: для американских детей необходимо было поддерживать температуру в 24 градуса. Так заявила молоденькая американская учительница, ежедневно приходившая проверять, как идут работы. Сказала она это директору, конечно, по-английски, так как не знала ни слова по-французски.

Нищенское оборудование остальных классов теперь еще больше бросалось в глаза и учителям и школьникам; ребятишки рассказывали обо всем дома. В этом ухаживании за американцами было что-то унизительное. Холод в классах, тусклые лампочки, грязные стены, шкафы, столы и парты пятидесятилетней давности — все стало еще заметнее и оскорбляло. И учителя, и дети, и родители испытывали на себе презрение оккупантов. И сколько ни старался директор, разговоров об этом нельзя было избежать. Горький смех вызывала одна подробность: муниципальный совет большинством голосов установил символическую, воистину символическую, арендную плату за реквизированные классы — один доллар. Роже считал своим долгом говорить об этом с коллегами, невзирая на запрещение директора и на кары, грозившие за эти разговоры. Недовольных смутьянов могли без всякого утверждения высшего начальства снять с работы или заслать в глухую деревушку, отрезанную от железной дороги. Согласно порядкам, унаследованным от вишийского «правительства», ни один новый учитель фактически не зачисляется в штат — он именуется «исполняющим обязанности» или «запасным». Роже мечтал, что, работая в школе, он подготовится к экзаменам на степень лиценциата. А попробуйте это сделать, оставшись без места! Вернемся к директору. Жалованье он получал немногим больше учителей, но считал себя представителем власти, пыжился и важничал, хотя на самом деле был просто смешон. Учителя понимали это, но все они, за исключением Роже да еще другого молодого педагога Пика, отличавшегося духом независимости, предпочитали вести себя с начальством «дипломатически», как они говорили.

Роже знал, что директор ищет предлога избавиться от него. Не зря он говорил о слабой дисциплине в классе господина Ланглуа. Вот почему, пока ребята вытирали чернила, Роже со строгим выражением лица стоял около них, как будто присматривая за работой, а на самом деле заслонял собой парту от застекленной двери, чтобы директор, проходя по коридору, не увидел катастрофы. Словом, Роже стал сообщником своих учеников.

Когда в школу прибыли двадцать маленьких американцев — одетые с иголочки дети офицеров, — это вызвало новую волну возмущения. С ними появилась еще одна учительница, тоже молодая и в таком же черном платье, как и первая… Пик пошутил: «Обе американки недурны, невредно бы за ними приударить», — но вскоре охладел. Директор заговорил было о встрече, которую им нужно устроить. Роже промолчал, решив в душе, что если эту встречу организуют, он откажется в ней участвовать. Тирмон, преподаватель второго класса, который лет пятнадцать работал в этой школе — дольше даже, чем директор, — сказал:

— Знаете что, господин Шевро, я не возражаю, но в семьях учеников и так уж много разговоров. Зачем отступать от обычных наших порядков? Приведите новых учительниц к нам в классы и познакомьте с нами.

Возможно, что Тирмон сказал это с какой-то тайной мыслью, а может быть, просто считал необходимым блюсти школьные традиции, превратившиеся со временем чуть ли не в обряды: всем известно, что он педантично выполняет их все двадцать пять лет своей педагогической деятельности, и так же делает и его жена, которая учительствует почти столько же времени в соседней школе для девочек. Однако американки наотрез отказались прийти. Подумайте, какое нелепое предложение! Прийти в классы, да еще в такие грязные классы, и вас представят учителям и детям! Учительницы весьма резко отозвались о французской галантности. Обе держались высокомерно со своими коллегами и даже с директором. Утром, в обеденный перерыв и после занятий к воротам школы подъезжала целая колонна «джипов», длинных «крайолеров» и бесшумных «сото» — детей и учительниц привозили и увозили на автомобилях. Можно представить себе, как на это глазели ребята, ведь все мальчишки — любители машин, и трудно было их удержать на месте; то один, то другой украдкой приподнимался, вытягивал шею — взглянуть в окошко!..