Конец одной пушки

Письмо было послано по прежнему адресу — в уничтоженный войною поселок, но так как Жерома все в порту знали, почтальон отнес письмо по новому адресу. Жером обрадовался, что отыскался старый товарищ, и немедленно ответил. Приятно было писать; и об ошибках беспокоиться не надо — хотя друг и живет в Париже, но пишет он и разговаривает попросту, как умеет. А после того как Леона перечитала ответное послание мужа и исправила самые грубые сшибки, Жером был уверен, что столичные жители не поднимут его на смех. Но все-таки по письму было видно, что Жером чем-то смущен. Конечно, он сделает решительно все, что сможет, но… (как это трудно выразить на бумаге!..) — жизнь здесь такая тяжелая, и может быть, он не всё сделает, что хотелось бы и что следовало бы сделать. Отец Мишеля, не зная, как живут докеры, нашел письмо не очень приветливым.

Пока шла эта переписка, Мишель познавал казарменные радости. Самое трудное — первое время, когда привыкаешь. Что и говорить, жизнь невеселая! Мишель рассказал товарищам, как ему повезло: «Раз у меня в городе есть предмостное укрепление — я спасен! И вам будет неплохо. Хоть будет куда пойти кутнуть время от времени. Отец говорил: тебя примут, как родного».

И вдруг нежданный удар! Какая-то лачуга на краю поселка у водонапорной башни! Сырой развалившийся домишко с земляным полом. В первую минуту Мишель хотел было уйти не постучавшись. Его постигло жестокое разочарование, как Чарли Чаплина в одной из кинокартин, где он просыпается и видит, что его мечта рухнула. Мишель и вспомнил о Чаплине, очутившись у двери Буваров. Он стоял растерянно в безобразной своей солдатской форме, в стоптанных башмаках, а позади него простирался пустырь с длинным валом мусора и всяких отбросов — словом, настоящая городская свалка.

Жером сразу все объяснил ему. На словах куда легче объяснить, чем в письме. Можно сказать: сам видишь… У гостя есть глаза, и он поймет, что материальной помощи тут ждать нечего. Мишель был взволнован. Такая страшная бедность в этой покосившейся хибарке, но ни Жером, ни Леона, несмотря на нищенскую свою жизнь, не опустились. Они возвышались над этой нищетой, и по их лицам было ясно, что они никогда не опустятся — напротив, настанет день, когда и жизни и всему остальному придется подняться до их уровня. Но ни о каких выпивках и развлечениях, обещанных товарищам, не могло быть и речи. А он-то расхвастался!

— Когда же пойдем кутить? — спрашивали Тэо и Фернан, два новобранца, с которыми Мишель сразу подружился. Они сгорали от нетерпения и, не стесняясь, напирали на него.

— А твоя тетушка красивая? Сколько ей лет? Познакомь нас!

— Что? Какая тетушка? Разве я вам говорил, что у меня есть тетушка? — в смущении защищался Мишель.

— А как же! Супруга брата твоего отца, иначе говоря, твоего дяди, — словом, тетушка.

Да что же они вообразили? Разве Мишель обещал товарищам царскую жизнь и говорил о Леоне как о светской даме? Право, они как будто нарочно преувеличивают.

Мишель написал отцу и объяснил, как обстоит дело. И казалось, он защищает Жерома от чьих-то нападок. Он подробнейшим образом рассказывал о бедственном положении Буваров, о том, что Жером в этом не виноват, — он прекрасный, трудолюбивый человек. Мы вот, сидя в Париже, и не представляем себе, как здесь люди живут. И пускай у Буваров горькая бедность — очень, очень хорошо, что у него есть тут близкие знакомые, семейный дом, куда можно прийти запросто. И там все свои люди — рабочие. Все оказалось не совсем так, как предполагали, но отец, несомненно прав: Мишелю повезло, что здесь оказался товарищ отца. На самом деле повезло!

* * *