Конец митьков

Никаких комнаток ни мне, ни низовым митькам, понятно, не предоставили, а сам я этот вопрос не поднимал — зачем впустую нервировать товарищей по политбюро, которые и вдвоем-то еле уживаются. Кузя и митьковский фотограф Дима Горячев самозахватом взяли небольшое помещение по соседству со ставкой; Фил, некогда многодетный отец, ныне одиноко жил в трехкомнатной квартире и в мастерской не нуждался. Так всё и уладилось. Наступала мемориальная фаза (когда «от былого величия остаются только воспоминания»), и все занялись своими, немитьковскими делами: живописью или актуальным искусством, иногда литературой или кино. Флоренский устраивал в «Митьки-Вхутемасе» выставки, к митькам имеющие слабое отношение. Персональные выставки — Флоренских, Тихомирова, Голубева, мои — проходили не в ставке и не содержали никаких указаний на принадлежность авторов к группе «Митьки» (хотя журналисты неизменно указывали, что «там-то открылась выставка митька такого-то», считая главной приманкой бренд «митьки»).

Мите было не до выставок, он занялся чем-то диким. Отошел от живописи, нацелился пробиться во власть. Баллотировался в народные избранники города Колпино, ездил туда рассказывать избирателям, как он митьков упромыслил. Переоценив свою славу среди темных жителей Колпино, Митя не прошел в депутаты, но к живописи возвращаться не спешил. Когда руководство «Пушкинской, 10» попросило «Митьков» подарить по картине в музей нонконформистского искусства, Дмитрий Шагин ответил: «Я теперь не художник, а рок-музыкант. Могу компакт-диск подарить». Исчезал куда-то на месяцы и только из вторых рук, чаще всего от Сапеги, я узнавал сказочные истории: Митя надыбал поляну в посольстве Калмыкии в Москве, поселился там, рахат-лукум кушает, а вокруг чуть ли не обнаженные гурии пляшут. (Было это или нет — не могу свидетельствовать, но это в Митином стиле: надыбать поляну для собирательства, быстро объесть ее и перебежать к следующей, а особо нажористые поляны ощипывать осторожно и перманентно.)

Все, что митьки в новом тысячелетии сделали вместе, можно пересчитать по пальцам: один общий проект, выставка «Архетипы»; один раз собрались, чтобы сфотографироваться для «Митьковских плясок»; одна выставка «Митьки в „Борее“» и две общемитьковские выставки маленьких картин в ставке.

Основной деятельностью, нас объединяющей, стали путешествия по провинции, в «возвращенное прошлое», где еще можно было уловить настоящий интерес к митькам и срезонировать в ответ. Снова почувствовать себя митьком.

43. Путешествия

В 90-е годы мы больше за границу ездили, чем в провинцию, тогда участие в поездке считалось крупной привилегией, и если какая-нибудь инстанция финансировала выставку «Митьков», базовым набором были четыре человека: Флоренский с Олей, Митя и я. До низовых митьков очередь не доходила, разве что совсем много пригласят — тогда Митя брал жену, ехали Голубев или Фил.

Тихомирову нетрудно было подметить закономерность: он участвовал только в таких ценных поездках, которые сам организовал: в 1989-м акция «Митьки в Европе», в 1995-м два месяца на Сардинии. Только один раз вместо меня в Турку поехал.

Виктор Иванович, обладая обширными связями и одаренностью публициста, много сделал для «Митьков». (Кстати, «Виктор Иванович» — это не имя, хотя и соответствует имени Тихомирова полностью, это скорее кличка. Митьки таким обращением передразнивают студенток Финансово-экономического института, где Виктор Иванович ведет изостудию.) Если стоит сожалеть о конце «Митьков», так это из-за Тихомирова, ему были сильно дороги идеалы почвенничества и нестяжания, бескорыстного товарищества, братства всякого. Идеалист, он нередко становился «жертвой своей неумеренной веры в благородство сердца человеческого» (Ф. Достоевский). В десятках интервью, в сотнях статей он воспел братство «Митьков»; он старался быть митьком (в том хорошем смысле, что есть в этом слове), когда все остальные уже давно использовали митьков как прикрытие. Кроме Фила, разумеется. Фил и до сих пор — «последний оставшийся классический митек» («Митьки: часть тринадцатая»), но так не похожий на Тихомирова, что они толком и не познакомились за четверть века. Тихомиров предан теории дела митьков, а Фил — практике.

За Филом наблюдать интереснее, чем за Митей: то счастливо, по-детски смеется, вдруг надуется, глазами засверкает — на минуту, не больше, — и снова хохочет. Начиная пить, ускоряет темп — меняет настроение через каждые несколько секунд, и вдруг цепенеет, в хмурой задумчивости возведя очи к небесам (точно так на всех фотографиях выглядит философ Владимир Соловьев, скорбящий о судьбах мироздания). Наглядевшись на небеса, засыпает.

Бормочет во сне: «Всё нормально». Всегда именно эту фразу, даже трезвый. Лежит тихо; не слышно, как дышит; внезапно четко, убежденно произносит: всё нормально. Я просыпаюсь, вскидываюсь: что, Фил? Он молчит, а через несколько минут снова: всё нормально. Будто сторож с колотушкой. Может, успокаивает себя от тревоги? И мне, хоть и не уснуть, делается весело и спокойно.