Конец митьков

Все художники отчаянно нуждаются в чем-то подобном. Чтобы, как мечтал Пиросмани, было где собираться с братьями художниками, пить чай и говорить об искусстве. Таков был «Улей» (La Ruche) на Монпарнасе, где одновременно работали Леже, Модильяни, Шагал, Сутин, Архипенко, Аполлинер, Сандрар и другие, ставшие знаменитостями именно в «Улье», через взаимоотражение, совместный прорыв. Аура творческого, намоленного места может и посредственного художника сделать звездой. Вспомнился опять Рихард Васми: «Художник одинок. Объединение художников — это объединение бездарностей». Хорошо так говорить, когда ты уже сложившийся, самодостаточный, к тому же великий мастер. Да именно чтобы превзойти свою посредственность, набрать кинетической энергии и прыгнуть выше головы — художники и вынуждены кучковаться, жить в коммунах, сквотах.

Во время первых митьковских выставок — пили много, да, тем не менее каждая каптерка при выставке, каждая «комната отдыха» мгновенно напитывалась творческой аурой. Мастерская тогда была только у Флоренского — она, «используемая как притон», и являлась в фазе подъема «Митьков» ставкой. Она по сей день вызывает во мне грустное волнение — в ее воздухе я чувствую (или вспоминаю) готовность к творчеству. Словно слышу звук побудки, сигнала к бою. Уже в начале 90-х годов, когда у меня тоже была мастерская, я предпочитал на время, пока Флоренский в отъезде, жить и писать картины в его мастерской — и он охотно давал ключи, понимал.

Идя на заседание политбюро, посвященное разработке принципов функционирования ставки, я прикидывал варианты. К тому времени у членов политбюро были персональные мастерские. Самым логичным было использовать десять комнат ставки так: по комнате дается митькам, не имевшим на тот момент никакой мастерской, — Кузе, Филу, Володе Тихомирову. Остальные общие, чтобы каждый из митьков чувствовал эту ставку своей: комнаты для выставок, комната для собрания АА, для склада митьковского имущества.

Оказалось, все уже решено. Политбюро большинством голосов — Шагин и Флоренский, ввиду отсутствия по болезни третьего члена политбюро, проголосовало: две комнаты берет Флоренский, две — Митя. Две маленькие — директор Лобанов. Довесок, куда пускают и остальных митьков, — зал для выставок, комната для АА с каптеркой для сторожа — Володи Тихомирова, и комната с непонятным назначением — предполагалось, что митьки будут туда приходить для общего собрания.

Митя и Флоренский сообщили о своем решении угрюмо и отстраненно, будто я в ЖЭК за справкой пришел. С первых слов мне твердо объяснили, что ставка принадлежит конкретно Дмитрию Шагану и Александру Флоренскому, которые и будут решать, когда, как и зачем остальным митькам можно посещать ее. Процесс, когда «члены политбюро объединяются по двое против третьего», кристаллизовался в окончательную форму. (Правильно учат нас футбольные комментаторы: не забиваешь ты — забивают тебе.) Я осведомился, означает ли это: «Иди отсюда, мы с тобой больше не играем»? Нет, как я мог подумать, равенство членов политбюро будет навязчиво подчеркиваться во всех интервью, пока не останется только один член политбюро.

ДМИТРИЙ ШАГИН: Главный совет митьков у нас — это мы, три человека. Если надо, то собираемся и что-то решаем. (Интервью с А. Гуницким. «Записки старого рокера», «Амфора», 2007)

АЛЕКСАНДР ФЛОРЕНСКИЙ: У нас, политбюро, традиционно отдельный зал (на выставке в «Борее». — В. Ш.). Кстати, всегда проблема — в какой последовательности называть членов руководящего органа, потому что можем обидеться. Существуют разные версии: если по алфавиту — то Флоренский, Шагин, Шинкарев; если по старшинству — Шинкарев, Шагин, Флоренский; если по дембельству — зависит от ситуации. Впрочем, каждый раз, когда возникает необходимость написать, мы тянем спички, и даже когда митек один, он тоже тянет спички. («АиФ-Петербург», № 9,2001.)